Categories
Рассказы

Повесть не о войне

bad_dream.jpg

Она стояла у окна кухни, глядя во двор. Ее ребята помахали ей рукой, все трое – взрослый и малыши. И весело побежали к калитке. И вдруг…Взрыв?! Что-то темное закрыло горизонт, клуб дыма или пыли?…Она выбежала во двор, догнать своих…успеть…Все вокруг разом потемнело, раздался грохот…чернота…

Oльга снова проснулась усталой. Словно и не ложилась.
Опять Этот сон!
Он снится ей почти всю жизнь.
Еще девочкой Ольга просыпалась со странным ощущением, что вот только что она была взрослой, шла по улице на работу, что-то стряпала у себя на кухне. Ощущала себя взрослой женщиной во сне. Это было странно – и неприятно.
Потом она привыкла, и уже с любопытством ждала, а что же будет дальше. Как в кино – а чем удивит следующий эпизод. Но ничего особенного не было: повторялись обычные сцены обычной жизни. В местах, где она никогда не бывала. Маленький душный городок, заросший деревьями.
Она, родившаяся в Питере, никогда и не бывала в таких.
Да ее семья вообще никогда дальше Гатчины и Петродворца не ездила. Снимали дачу из года в год, у знакомых, в маленьком домике неподалеку, так что можно было пешком дойти до городского трамвая. А южная жара ее родителей не привлекала: они считали, что можно хорошо отдохнуть и рядом с домом, тем более, что и море – вот, рядом.

Когда ей исполнилось 17, приснился тот сон…Самый трудный.
Страшный. Она не понимала, не знала, что же произошло, но знала точно, что случилось что-то очень страшное – совсем.
И что все перестало существовать После…
После чего?!…

Сны повторялись с периодичностью несколько раз в год, иногда чаще, иногда несколько месяцев их не было и она забывала о них.
Из каждого, как из новой серии кинофильма, она узнавала новые подробности «своей» жизни – Там.
Как выщерблены плиты старого тротуара, по которому она бежала к себе на работу. Ее пепельные волосы подпрыгивали на плечах, на ногах белые босоножки – такие, с множеством мелких ремешков и высоким устойчивым каблучком, по старой, видимо, еще 50-х годов, моде…
Липы – а она точно знала, что это липы – старые и раскидистые, заслоняли тротуар от солнца, цвет осыпался на дорожки. Южное солнце светило ярко уже в эту ранннюю пору.
Южное…Значит, это было на юге?
И эти каменные старые дома, белые, с белеными толстыми стенами, двух-трехэтажные…

Ольга никогда не бывала в таком городе. Она и сама никогда не ездила на юг:врачи не советовали.
Не видела этих абрикосов, вишен, падающих прямо на тротуар. И беспощадного солнца, выбелившего плиты мостовой – тоже старой, с выбоинами и щербинами.
И – каждая щербинка была знакомой, как с детства.

В другой раз она видела себя на «своей» кухне: маленькой, уютной, с удобными шкафчиками и полками – явно не из магазина, а сделанными кем-то. Кем?!
С передником в ромашках, стареньким, мягким. Такими же прихватками-рукавичками на гвоздике. Со старой разделочной доской, усеянной вмятинами и порезами от ножа, керосинкой – тоже неновой, но блестящей. Она готовила что-то на ней, часто поглядывая во двор, где играли дети – мальчики. Двое. Значит, у нее дети?
Окно было высоко, и она почему-то знала, что живет на втором этаже небольшого дома – трехэтажного, обнесенного невысокой оградой с калиткой в ней. И она часто поглядывала на калитку, успеет ли с обедом к приходу мужа…

Во сне она проживала чью-то – не свою – жизнь. И эта жизнь была проще, яснее, понятнее и радостнее, чем та, которую Ольга вела сама…

Ей исполнилось уже 34, родители ушли рано, и Ольга жила одна в темноватой квартире на Литейном, с высокими потолками, старой мебелью – еще бабушкиной, которую ее родители завещали ни за что не выбрасывать, картинами на стенах – копии, но хорошие. Квартира – слишком просторная для нее одной, пугала ее своей гулкой пустотой, и Ольга охотно ездила в командировки. Ее так же охотно туда посылали – кому еще захочется мотаться по стране, жить в гостиницах. Домой хотелось, но, возвращаясь, она чувствовала ту же гулкую пустоту, которая, казалось, проникала и в душу…

Однажды Ольгу послали в командировку в маленький южный городок.
Поезд подошел к вокзалу – старому, каменному, прочному.
Она вышла из вагона, подхватив нетяжелую сумку, прошла через металлическую калитку на привокзальную площадь, нешумную и жаркую, какую-то белую от палящего июньского солнца.
Торговки с маленького базарчика под тентом рассказали ей, как пройти до гостиницы. Говорливая женщина объясняла с удовольствием, улыбаясь, платок у нее на голове сиял белизной, и все вокруг казалось таким приветливым и странно знакомым. Даже вот этот яркий южный базарчик с первыми ягодами, зеленью, цветами.

Ах, какие там были цветы – розы, необыкновенной величины, раскрывшиеся, как блюдца, они пахли совсем одуряюще и капельки воды на них висели и переливались.
«Потом обязательно куплю», – решила Ольга и направилась в указанную сторону.
Странное чувство нереальности не оставляло ее.
Словно она уже была тут когда-то…
Вот сейчас свернет за угол, а там такой купеческий особнячок, нижний этаж у него деревянный, и синей краской покрашен, а верхний каменный, беленый. Она свернула – и чуть не вскрикнула: да, особнячок стоял, правда, зияя пустыми окнами – дом был расселен, ждал, пока сломают. Вон, уже и техника стоит рядом, подогнали кран.

Настроение испортилось. Уже не глядя по сторонам, она вошла в маленькое здание гостиницы, заполнила карточку, получила ключ и поднялась на второй этаж. Окна комнаты выходили на задний дворик, заросший зеленой травой и деревьями.
Было тихо и как-то томно, что обычно бывает в июньский жаркий полдень.

Комната оказалась прохладной, немного сумрачной. В распахнутое окно тянулась ветка с листьями и плодами. Ольгда пригляделась: да это орех. «Грецкие орехи под окном – волшебство», – засмеялась она. Правда, совсем еще крохотные.
Но какой контраст с только что оставленным ею Питерским хмурым небом, откуда вопреки всем погодным предсказаниям, едва не начал сыпаться снежок.
Так, надо что-то купить на ужин, да и пообедать заодно. На работу завтра, с утра, она уже позвонила, ее ждут.
А сегодня – погуляю по городу.

Ольга любила бродить по незнакомым городам, куда заносила ее командировочная судьба. Не спрашивая улиц, достопримечательностей. Просто – бродить и наблюдать за чужой – такой совсем Другой – жизнью.
В Питере она жила одна. Никто не ждал ее дома, незачем было торопиться, звонить или срочно бежать домой. И дома были лишь телевизор, книги – и тишина: в старом доме дореволюционной постройки звуки почти не доносились сквозь толстые стены.

Она пошла бродить по городу, и он казался ей все более и более уютным, родным и знакомым, как ни странно. Приветливая немолодая женщина в почти пустом кафе принесла ей вареники с картошкой, холодный кислый кисель и присела за соседний столик, где пили пиво двое мужчин, немедленно сказавших Ольге: «Доброго здоровьичка!» и отсалютовавших ей пенными кружками.
Они зашептались, потом официантка подошла к Ольге и спросила: « Вы приезжая? Издалека?»
Ольга ответила, что в командировке, на несколько дней, на местный завод, что она инженер из Ленинграда.
– А у нас никогда не бывали? Что-то, мне ваше лицо знакомо. Родичей у нас в городе нету?
– Нет, я здесь впервые. А все родные живут в Питере.
Женшина со сомнением оглядела ее всю: пепельно-русые волосы лежали на плечах волнами, чуть подкрашенные темные глаза, легкое летнее платье и белые босоножки на ногах, кофточка лежит на соседнем стуле.
-Сдается мне, что я Вас видела раньше…А может, похожи на кого…
-Да, – откликнулся мужчина с пивом, – похожа! Да…погоди…А не Семеновых ли родня?
– И верно, – подхватила женщина, – точь в точь, их старшая дочка, ну одно лицо.
Даже родинка на виске.

Ольга машинально коснулась виска, там у нее и впрямь была маленькая темная родинка. «Нет, я не знаю никаких Семеновых, да и у Вас впервые. Спасибо, все было вкусно», – вставая, проговорила она. Ее странно тревожил этот разговор и хотелось его прекратить.

Она пошла по залитой солнцем улице. Неподалеку был универмаг, тоже маленькое старое здание. Такое чувство, что город состоит только из старых домов, – усмехнулась она про себя. Но нет, вон там, вдалеке видны высокие здания, девятиэтажки, типичные для любых городов. И краны – стройка в разгаре.

Встречные иногда здоровались с ней, чему она не удивлялась за долгие свои поездки: в маленьких таких вот местечках люди приветливы и могут здороваться даже и с посторонними.
Она ловила на себе любопытные взгляды прохожих, видимо, знавших друг друга. Сидевшие на скамейках под деревьями пожилые люди улыбались ей.
Все было…как-то уютно, домашне.
И знакомый тротуар, мощеный старыми плитами, выбеленными солнцем, был странно знакомым. Каждая выбоинка…
У Ольги заболела голова и она вернулась в гостиницу.
Ночью начался дождь. Она не закрыла окно и в него залетали брызги, листья шумели от ветра и все это не тревожило, нет… Было удивительно покойно, легко… Как в детстве. И она снова заснула, так и позабыв закрыть окошко.

Наутро она пошла на завод. Проходная была крохотной, вахтер сквозь очки рассмотрел ее командировочное удостоверение, позвонил куда-то и выписал ей пропуск.
– К родне направо, – улыбнувшись сказал он.
– К какой родне?! – удивленно спросила Ольга.
– Ну как, к какой, к Семеновым. Сама в бухгалтерии, там, направо здание, а он в цеху.
Вы же к ним приехали?
Ольга растерянно сказала: «Но я никаких Семеновых не знаю!»
Вахтер внимательно на нее посмотрел. «Ну, тогда извиняюсь, бывает. Похожи Вы на них здорово, вот я и подумал… Заводоуправление прямо».
Она поблагодарила и, раздосадованная странной репликой, вышла на заводской двор.

Весь день она занималась делами, разговаривала с технологами, смотрела журналы техпроцесса, сменные журналы.
Да, тут работы хватит, придется еще несколько дней посидеть…
Ей выделили маленькую комнатку в одном из цехов, куда доносился шум работающих машин, с письменным столом и стулом, где лежали все ее нужные бумаги, графики и планы.
Вечером, уже усталой, с гудящей от жары и напряжения головой, она вернулась в гостиницу, прилегла на кровать, прикрыв глаза.

Она шла по каменным плитам, где каждая выбоинка была ей знакома с детства. Она даже улыбнулась, вспомнив, как бежала по ним в школу, перепрыгивая через знакомые трещинки. Белые босоножки на высоком каблучке ступали легко, утро только наступило и было прохладно, липы пахли сладко и томно, и она подумала, что надо будет забежать в магазин за сметаной для окрошки. Николай любит. Да и ребята набегаются и захотят холоднененького.
Она подошла к сберкассе, привычно открыла дверь, поздоровалась с уборщицей – Паша всегда убирала рано, и к ее приходу уже пахло свежевымытыми деревянными полами, клевером из открытых окон, душистым липовым цветом.

Ольга проснулась с колотящимся сердцем.
Снова этот сон – но никогда еще он не был таким подробным и ярким…
На улице смеркалось. Она досадливо подумала: нельзя спать на закате, голова разболится. Народная примета всегда себя оправдывала.

В дверь тихо постучали.
– Кто там? Войдите, – отозвалась Ольга.
Вошли двое – пожилая женщина и мужчина с палочкой, постарше ее.
-Вечер добрый, – поклонилась женщина. – Мы до Вас.
Ольга удивленно сказала: «Конечно, прошу Вас, проходите, садитесь»
Они не сели, как-то странно…жадно и тревожно ее рассматривая.
Ей стало не по себе.

-Простите, чем я могу помочь? – и осеклась.
Мужчина первым заговорил: «Извините, что мы Вас беспокоим, но люди сказали… Ну словом… Похожи Вы очень на одну нашу родню. Вот, мы пришли порасспросить. Не обижайтесь, бывает же.»
– Да, конечно, – растерянно проговорила Ольга, – Но поверьте, у меня здесь нет никаких родных. И не было. Моя семья из Ленинграда. И я там родилась, и мама, и бабушка. Словом, я всех знаю, никогда в этих местах у нас не было родственников.»
«Извиняйте тогда, коли зря побеспокоили…», – проговорил мужчина и повернулся к двери.
Но тут заговорила женщина: « Мы хотели Вас пригласить…Может, пойдете к нам в гости. Ну что Вы тут одна сидеть будете, весь вечер, тут даже телевизора у Вас нет. Пойдемте, что Вам одной тут куковать».
Мужчина поддержал: «И верно, пойдемте. Сестра моя Надежда, она правильно говорит: ну что одни будете сидеть. А меня зовут Петр Семенов. То сестра моя – Надежда Семенова, по мужу Николаенко будет, значит. Тут нас, Семеновых, полгорода, не меньше». Сестра его стеснительно протянула руку: «Надежда», – и кивнула на брата , – “Не слухайте его, скажет тоже: полгорода. Правда, вся наша родня испокон веков тут живет. Деды-прадеды. Пойдемте, правда, посидите, как раз у нас сегодня родня собралась. 22 июня завтра. Вспоминаем своих…»

Сама не понимая, зачем, Ольга согласилась. Пока ее новые знакомые ждали в вестибюле, она быстро переоделась, захватила сумочку и сбежала по лестнице, уже ругая себя: куда идет, зачем! Она никогда не любила посиделок с водкой, песен «Хаз-Булат удалой» хором и густой табачный дым, приправляющий все блюда таких вот праздников. Пьяное веселье ее раздражало, как и приставучие подвыпившие кавалеры. Да и не было у нее в Питере подобных знакомых.

Нет, она не боялась идти с незнакомыми людьми. Да в этом городке, казалось, и не было незнакомых: во всяком случае администраторша – пышная дама с густо насиненными веками – по-дружески попрощалась с ее спутниками, а Ольге сказала, чтоб та погромче стучала, если вернется поздно: она откроет.

Шли медленно, мужчина расспрашивал ее про Питер, про завод, женщина молчала.
Скоро повернули к маленькому домику, окруженному деревьями, в палисаднике стояли высокие мальвы, перед забором была приделана удобная скамеечка.
Калитка была настежь, во дворе, у летней беленой печурки с высокой трубой возились несколько женщин. Мужчины – в рубашках, ярко белевших в сумерках, курили у палисадника.
Все замолчали и, как по команде, повернулись к ним.
Ольга, почему-то робея, ступила за ограду.
Все молчали, глядели любопытно. И только старушка, сидевшая на лавочке, вдруг поднялась и вскрикнула: «Оля!»

Ольга схватилась за горло, испугавшись. Народ кругом зашумел, казалось, их стало еще больше. Старушка подошла к ней, схватила за руку – цепко. Она глядела ей в глаза, будто искала что-то в них…
Надежда подошла, отстранила старую женщину: «Мама, ну подумай, как она может быть Олей. Ей сколько лет-то!»
Старушка обмякла как-то, отпустила Ольгу.
-Да, верно…Лет-то сколько прошло. А как одно лицо! Ты чьих, девушка?

Надежда обняла Ольгу за плечи, повела знакомить с женщинами.
– Не обращайте внимания, мама у нас совсем стара, а все, что перед войной было, помнит. Вот и чудится ей. Извините ее, напугала Вас.
-Нет, ничего, – все еще сдавленным голосом проговорила Ольга.

Ее знакомили с женщинами и мужчинами, она пожимала чьи-то руки, гладила чьих-то детей по головке, улыбалась и кивала.
Ей было…странно. Ольга не привыкла к таким вот большим семьям: ее родные погибли в блокаду, отца и мать еще детьми вывезли из Ленинграда. Потом они выросли и вернулись туда же. Но родственников у них было мало. И таких сборищ семейных …нет, пожалуй, она никогда и не видела.
А тут…она чувствовала себя до странности тепло и легко. И старушка, напугавшая ее сначала, уже казалась своей и знакомой.

Сели за стол – все было красиво, вкусно и все – домашнее, особенное. В графинчиках была водка и домашняя наливка, рубиново-красная, розовая, желтая – по цвету ягод, из которых ее делали, как шепнула не отходившая от нее Надежда.

Налили рюмки и пожилой мужчина поднялся за столом. Сразу стало тихо.
– Мы сегодня собрались, чтоб помянуть тех, кто погиб в Отечественную. Всех наших родных. И незнакомых. На фронте и здесь, в тылу. Всех, кто ушел безвременно. Да будет вечная им Память!

Все выпили молча. Ей что-то положили на тарелку, Ольга ела, не чувствуя вкуса, взволнованная этой короткой и такой..от сердца идушей речью.
Налили по второй, народ заговорил, зашумел, ветераны вспоминали фронт, пожилые женщины – свое: как трудно было выжить в войну, поднять детей, как ждали с фронта мужей и отцов…

И тут заговорила снова старушка – Прасковья Ивановна. « Вот смотрю на тебя, детка, и вижу свою подругу Ольгу, как живую. Точь в точь, ты», – обратилась она к Ольге.
– В сберкассе она работала. А я там же, уборщицей. Училась в мелиоративном техникуме перед войной и убиралась, по утрам, значит.
Все притихли, слушая ее.
– А потом, в первый же день налет был. Бомбили нас. Тут, рядом, аэродром же был, военный. Ну нам и досталось, тоже. Дом, где Оля жила, разбомбило сразу, утром. Всех накрыло, всю семью. Детишек, мужа…Родня она нам была, муж ее мой троюродный брат был.

Ольга замерла…
– Николай…, – вымолвила она…
«Да, Николаем звали», – удивилась старушка. – «А ты откуда знаешь?»
И Ольга начала говорить. О странных снах, посещавших ее с детства. О женщине, которой она была – и не была. О подробностях ее быта…

В комнате стояла такая тишина, что слышно было залетевшего на огонек комара под потолком…

Даже те, кто успел захмелеть, протрезвели и смотрели на нее…со страхом.
Надежда поднялась и принесла альбом с фотографиями.
– Покажи их на фото.
Ольга перелистнула несколько страниц… На большой фотографии прямо сидел молодой улыбающийся мужчина, на коленях у него два мальчика в матросских костюмчиках, рядом стояла женщина в белом платье с очень знакомым лицом…
И еще одно фото – она в фате, головой склонилась к его плечу.

– Вот они, – глухо сказала Ольга. – И вот еще.
Она указала на тусклое фото жилого дома, трехэтажного, обнесенного невыской оградой с калиткой в ней.
– Вот это окно, на втором этаже. Это там…

Альбом переходил из рук в руки. Старушка гладила ее руку и крестилась.
Женщины плакали. Мужчины курили, жадно затягиваясь…
Заговорил тот высокий немолодой человек, что был тамадой.
– Не знаю, дочка, как так могло случиться. Но Бог тебя к нам прислал. И ты нам теперь родня. По душе и по крови.
Он подошел и трижды ее расцеловал. Все зашумели одобрительно, потянулись к ней, целовали, хлопали по плечу, жали руки…
И Ольга сама плакала и улыбалась, чувствуя себя – Дома. В семье. Своей.
И еще – благодаря Ту Ольгу. Что привела ее к своим, сделала ее близкой этим удивительным и уже родным людям.

—————

Она ехала в поезде обратно в Ленинград. В купе крепко пахло домашней деревенской снедью, яблоками – прошлогодними, вареньем. Все это было в громадной корзине, которую приволокли перед отходом поезда ее новые родственники – а как иначе назвать этих до боли близких людей…
Они бежали за вагоном, махали, показывали жестами, чтоб звонила, приезжала – все, что уже сотни раз было сказано на перроне. И она плакала, точно и впрямь прощаясь с родней.

– В отпуск ездили? – приветливо спросила соседка по купе. Она и ее муж занимали две полки напротив. Еще одного своего соседа она пока не видела – ушел завтракать в вагон-ресторан.
-Нет, в командировку, – машинально ответила Ольга, доставая носовой платок.
– Сколько у Вас родственников, Вы из этих мест, да? – не отставала женщина с обычным любопытством путешественников поездов дальнего следования.
Она налила Ольге минералки: “Пейте, что Вы так расстраиваетесь, еще приедете, здесь отдыхать чудесно. Вот мы с мужем каждый год ездим».
– Нет, это не родные…-тихо сказала Ольга. И, совсем неожиданно для себя самой, она начала рассказывать эту – совсем неправдоподобную – историю…
Она не замечала ничего вокруг, вновь погрузившись в воспоминания, перебирая заново все, что пережила за последние странные дни….

– И вот все они меня и провожали…, – закончила она и только теперь заметила, что в раскрытых дверях купе стоит проводница, подперев щеку ладонью, и плачет. Что в коридоре столпилось еще несколько человек, а на соседней полке сидит мужчина, светловолосый, со светлыми же прозрачными глазами и спокойной, располагающей улыбкой. Он улыбнулся и протянул ей воды: «Намучались Вы…», – с необидным сочувствием сказал он. И вот от этой его тихой жалости Ольга нежиданно для себя разрыдалась, да так, что не могла остановиться. Кто-то предлагал валидол, кто-то нес воду, проводница принесла чаю… А она все плакала и плакала на плече у своего попутчика.

Соседка достала из чемодана бутылку дорогого коньяка. В ответ на укоризненный взгляд мужа сказала: «Давайте, помянем всех, кто ушел в те страшные времена….Всех родных и неродных. Но близких.» И все, кто столпился рядом, послушно приняли принесенные проводницей стаканы. Выпили молча. И молча же разошлись. Кто, пожимая Ольге плечо на прощанье. Кто – просто кивнув.

Измученная Ольга заснула, как только погасили свет в вагоне. Утром поезд уже подходил к Бологому и проводница будила заспавшихся. Кроме нее…
Она проснулась, соседка уже пила чай и приветливо с ней поздоровалась. Светловолосого мужчины не было. «Сошел часа 3 назад, тихонько, чтоб Вас не будить», – сказала соседка.
Ольга умылась, выпила принесенного чаю, собрала вещи. И удивленно посмотрела на бумажку под подушкой: записка?
Там было: « Я счастлив, что встретил Вас. Если моя жизнь понадобится Вам – только позовите. Мой адрес, телефон. Николай.»
Ольга прикрыла глаза. Так не бывает. Но так – есть!
Жизнь продолжается…
Всегда.

—————-
От автора.
Это не фантазия.
Эти сны снились мне с юности, я на самом деле видела все, что описала в повести.
Вот только встречи такой – с родственниками – конечно же, не было.
Я не знаю, как и почему мне удалось увидеть кусочек чужой, уже ушедшей, жизни.
Но я знала, что мне надо написать об этом. И я написала.

Categories
Рассказы

Дамский роман

g471766_flowers_wallpaper.jpg

Светлому человеку и другу – Sonnchen (Елене) посвящаю этот рассказ.

Все это было так давно, что сейчас уже кажется далекой и неправдоподобной историей – как сон.
Я тогда работала директором крохотной компании, начинающим, конечно, как и все в то смутное и странное время, сейчас называемое Перестройкой.
Странное слово, кстати – Перестройка. То есть, изменение того, что построено или строилось, так? Изменяли тогда все – взгляды, деньги, людей, судьбы, страны…безвозвратно. А любое изменение есть боль и страх – теряешь уже сейчас, а вот приобретаешь – в будущем. И – на самом ли деле приобретаешь, а не уходит ли что-то важное безвозвратно…

Но тогда мы все были молоды, сильны и без страха смотрели на генеральный ремонт своей страны. И жизни.

Тихая улица, затерянная среди широких питерских проспектов, заросла большими тополями. Пух лежал всюду, садился на волосы, влетал в раскрытые окна офисов, которые приютил один из доживающих свои дни исследовательских институтов.
Ольга сидела на краю стола – рядом с директорским, и, смеясь, говорила о делах отчаянно краснеющему молодому директору – одновременно хозяину фирмы.
Он отводил глаза, соглашался на все, о чем его просили – или приказывали?
Сотрудники его забегали с внезапно возникшими срочными делами: как всегда, когда Она приходила к начальнику – посмотреть и посмеяться тихонько…ну и, конечно же, полюбоваться ножками гостьи, в туфельках на высоченном каблучке.

Она звонко прощалась с ним у открытой в приемную двери: « Всего доброго, Володечка Николаевич!» Только она осмеливалась так его называть, от чего Владимир – плотный, немного неуклюжий в своем парадном костюме с галстуком, слишком тесно затянутом на его широкой шее, совсем терялся, краснел, и со смешанным чувством сожаления и облегчения закрывал за нею двери.
А потом долго глядел ей вслед через оконное стекло, стягивая проклятый галстук, которые он никогда не умел носить. Надевал, когда приходила Она…

Они были партнерами по нескольким сделкам, и эта легкомысленная дамочка, как ни странно, имела железную хватку и дотошность опытного предпринимателя.
А потом … потом дела затянули его и ее, все реже они перезванивались и о ней уже забыли даже дотошные дамы в его офисе.
——————-
Прошло 15 лет…
День был трудный, суматошный: начиналась сессия в институте, и Ольга пришла домой совсем обессиленной. Поток студентов, желающих сдать «хвосты», занятия с «вечерниками», заседания кафедры… Некогда было даже толком пообедать, только чашку кофе с бутербродом удалось перехватить за весь день.
Сбросила туфли в прихожей, включила чайник, поставила разогреваться поздний ужин/обед. Зазвонил телефон. Она неохотно подошла: «Слушаю».
«Это Ольга?» – прозвучал незнакомый мужской голос.
«Да, я слушаю Вас», – с недоумением ответила она.
Голос в трубке замолк…слышалось только чье-то тяжелое дыхание.
«Я слушаю», – нетерпеливо напомнила о себе Ольга. На кухне кипел-разрывался чайник, пахло разогретым мясом – ужин был готов.
«Ну же, говорите!» – нетерпеливо воскликнула она.
Мужчина в трубке прокашлялся старательно. Наконец он сказал: «Я не знаю, как Вам объяснить…Я Владимир. Вы меня помните?»
Она стояла, перебирая в памяти всех знакомых… Может, студент…Или нет, конечно, кто-то из знакомых преподавателей…
«Знаете, я сейчас на минуту отойду, выключу чайник, и тогда поговорим, хорошо?»- попросила она, выигрывая время…Да кто же это, неудобно как-то даже…
Вернувшись, она снова взяла трубку: «Вы еще здесь?»
« Да, конечно. Ну, вспомнили? Ну же…Вы приходили к нам в офис, мы занимались строительством. 15 лет назад, забыли?!» – голос звучал взволнованно и горячо.
Она постояла, вспоминая…15 лет! И он хочет, чтоб она помнила всех, кого встречала за эти годы…Хотя…
«Подождите…Володечка…кажется..Иванович!» – уже радуясь, оттого, что вспомнила, воскликнула она.
«Николаевич, но это неважно!» – так же радостно, даже ликующе, отозвался мужской голос, – «Ну, слава Богу, не забыли!»
– Но как же Вы меня нашли, через столько лет! Неужели помните?!
«Да я Вас никогда не забывал! Я уезжал, несколько лет работал не в России, потом вернулся – Вас уже не было, фирмы Вашей тоже. Сказали, она закрылась, аренда прекращена. Я искал Вас несколько лет, не верил уже, что найду. В адресном справок не дают без точных данных, а я – ни отчества, ни года рождения…Случайно отыскал Вашего бывшего сотрудника, он мне помог, и я сел обзванивать всех, кого мне дали по списку в адресном бюро. И вот…шестой звонок – счастливый…!» – все тем же ликующим голосом рассказывал он, захлебываясь от непонятной ей радости: она едва помнила этого человека.

« Да, удивительная история», – вежливо сказала она, чувствуя, как ей хочется просто закончить этот странный разговор, сесть за стол, поесть, выпить чаю и спать – завтра в 8 утра на работу, надо принять зачет у 2-х групп…а тут старый знакомый, сейчас будем полночи вспоминать, кто, где и как…Нет, это хорошо и интересно, но не в 11 вечера после трудного дня.
Мужчина в трубке, видимо, почувствовал что-то: « Я звонил раньше, но никто не подходил к телефону, извините, что я так поздно. Вы только что пришли?»
«Да, я же преподаю в институте, сейчас время зачетов, так что прихожу поздно, – отозвалась Ольга.
– Вы живете одна, как прежде?
«Да, все по-старому», – сдержанно ответила она, но мужчина радостно сказал: « Да, я понимаю, Вы устали, конечно. Вы поздно ложитесь обычно? А знаете, давайте, пойдем с Вами куда-то поужинаем? » – предложил он неожиданно.

Сам разговор был странным, за окном было совсем светло – питерской белой ночью, так что, вопрос прозвучал так же необычно.
– Я сейчас устала очень, да и поздновато из дому выбираться в такой час, мне кажется. Давайте, как-то в другой раз, хорошо?
– Знаете, давайте Вы сейчас вот посидите, отдохнете, а потом мы просто в кафе неподалеку пойдем с Вами выпить кофе, хотите? Я тут, недалеко от Вас, на Петроградской.
Ольга немного растерялась – в ее планы совсем не входило куда-то идти на ночь глядя, да еще с человеком, которого она очень смутно помнила: виделись лишь широкие плечи, мешковато сидящий коричневый костюм и пунцовый румянец на щеках, как у школьника.

-Пожалуйста! – попросил он. «Я так долго Вас искал, что ждать до завтра, пока мы увидимся, просто не смогу. Тем более, мне надо Вам что-то сказать – серьезное.»

– Ну хорошо, – удивляясь сама себе, проговорила Ольга. « Давайте, через 15 минут я выйду к мостику у «Кронверка», знаете?»
– Да, да, конечно, буду Вас там ждать! – радостно отозвался мужчина и положил трубку.

Ольга рассеянно налила себе чашку чаю и сделала бутерброд. Куда, зачем она пойдет, на ночь глядя, когда хочется уже только в душ и спать!
И все же…все так же, удивляясь себе самой и смеясь, она накинула легкий плащ и вышла на улицу.
Было светло – не, как днем, а что-то, вроде легкого тумана, марева висело в воздухе. И ночь – не ночь, и день – не день, а, скорее, рассвет у озера в лесу…

Она вышла к Неве. По одну сторону от моста был еще виден красный закат, но с другой – уже поднялась бледная, словно под водой сидевшая, луна.
У мостика стоял мужчина с охапкой цветов в руках, который бросился к ней навстречу, как только увидел. «Слава Богу, я волновался, что Вы раздумаете», – по-мальчишески взволнованно сказал он, протягивая ей сирень. Это не был букет, а на самом деле, охапка, которая едва поместилась у нее в руках.
Он стоял перед ней – и тот же запомнившийся румянец пылал на его щеках…
Сорокалетний мужчина краснел, как школьник, и черные глаза его сияли: «Вы совсем не изменились, я узнал бы Вас в любой толпе!»

Ольга была растеряна. Да, она вспомнила его, и то, как она дурачилась тогда, посмеиваясь над ним, потому что чувствовала по-женски, что она ему нравится.
Но столько лет…
От густого запаха сирени, от чудовищного по размерам букета в руках, от его искреннего, нескрываемого восторга у нее закружилась голова…
«Погодите, но мы не можем пойти в кафе с таким вот букетом, я же его просто не донесу!» – взмолилась она.
«Ничего, я понесу, давайте, Вам тяжело. Я просто помнил, как Ваша рука всегда пахла сиренью – и решил, что Вам захочется именно этих цветов…Я ведь все эти годы любил Вас – и помнил!» – он вдруг резко замолчал.

Слова были сказаны…
Ольга стояла, растерянно глядя на него: Господи, да что же ему ответить…
«Простите, я не хотел это говорить, само вырвалось, забудем, хорошо? Я не хотел Вас тревожить…» – он, ОН успокаивал ее, сочувствуя и жалея…
И Ольга улыбнулась. Как-то тепло, уютно и радостно было с ним рядом – с человеком, которого она просто забыла…

Они зашли в открытое кафе неподалеку, присели за столик. Цветы заняли два соседних стула. Он засмеялся: «По крайней мере, никто к нам не подсядет больше».
Помешивая ложечкой в чашке, Ольга смотрела на него, улыбаясь, слушала его рассказ о том, как он вернулся домой и где сейчас работает, как искал ее и кто-то из общих знакомых вспомнил ее и помог найти. Глаза его сияли от переполнявшего восторга, он забывал о своей застенчивости, и только, касаясь случайно ее руки, вдруг вспоминал, о том, что говорил…

Как-то незаметно разговорившись, они просидели за столиком, пока официантка не предложила принести еще кофе.
«Нет, спасибо, достаточно на сегодня», – поднимаясь, сказала Ольга.
Он подхватил цветы и вышел следом.
Белая ночь стояла – иначе не скажешь, именно стояла – во всей своей красе…
И они, не сговариваясь, побрели по аллее, усаженной высоким кустарником. В конце виднелась река, пахло зеленью, водорослями, морем и сиренью…
В зарослях утонула скамейка, на которую оба присели. И молчали – говорить не хотелось. Только бы вот так сидеть, смотреть на близкую воду, на Исакиевский собор за рекой, утонувший в туманной дымке по самый купол, на зелень кустов…
И поцелуй случился сам собой…
Просто – от полноты души, от счастья вот этой дымной белой ночи, запаха сирени, весны…

Так начался «дамский роман», которым так подвержена жизнь женщин российского «бальзаковского возраста»…
Он признался потом, что искал ее, когда почувствовал, что жизнь его зашла в тупик.
Что не радуют ни семья, ни только что купленная квартира… И она, Ольга, вспоминалась ему, как мираж, за которым он тогда побоялся пойти, и потому все случилось в его жизни не так…
А может, и не потому, но тогда ему это казалось, и оттого он так отчаянно искал ее годами, словно бежал навстречу Несбывшемуся в жизни….

А когда нашел – все боялся потерять, и каждый раз, звоня в ее дверь, как школьник, робел: а вдруг, вот она сейчас откроет и скажет, что он ей не нужен…
Да кто он такой, чтоб быть рядом с ней – такой…необыкновенной.

Ольгу трогало все это до глубины сердца: его, почти молитвенное, отношение к ней, мальчишеская нежность и робость, безоглядность, с которой он бросился к ней навстречу…
Благодарность, тихую нежность, покой душевный она нашла рядом с ним…
Но – не Любовь…
И он чувствовал это. Поэтому, каждое свидание было – как последнее..

Так и случилось.
Сначала исчез он – по делам, на время.
Потом – она, увлеченная завязавшимся флиртом с коллегой с соседнего факультета: интересным, с тонким одухотворенным лицом и хорошо поставленным голосом профессионального преподавателя, остроумным и самоуверенным человеком.
За два года эти отношения вымотали ее вконец: он оказался капризным и избалованным, то нуждался в ней, ее внимании и одобрении постоянно, то мог исчезнуть и отвечать на встревоженные вопросы едва вежливо…
Он мог позвонить заполночь и до утра говорить о том, что волновало его, а она терпеливо сидела в кресле, накинув плед, и слушала, и понимающе поддакивала, вставляла привычные уже реплики. И он восторженно вздыхал: «Только ты меня понимаешь!» Со временем ей эта фраза перестала казаться такой уж привлекательной, тем более, что его попросту раздражало, когда о своих делах, сложностях и увлечениях начинала говорить она…

Часто, во время его многочасовых словоизвержений, она вспоминала того неуклюжего, как мальчишка, старого друга…
Вспоминала с теплотой и нежностью, как он бросался к ней по первому зову, что бы с ней ни случилось. Как выспрашивал с неподдельным интересом о том, что волнует ее. Как молчал о своих делах, которые, как она догадывалась, были не так уж хороши – иначе ему не пришлось бы снова уезжать надолго…
Нет, она по-прежнему не любила его…
Но часто вспоминала о родной, нечужой душе…

А потом и флирт с коллегой закончился, как и следовало ожидать, ничем, и кто-то другой уже, видимо, «восхищался и понимал его, как никто…»

В ее доме начали делать капитальный ремонт, и Ольга переехала в одну из новостроек, правда, неподалеку от прежнего жилья. И постепенно все забылось, закрылось новыми заботами и впечатлениями…
——————————-
Стояла зима, поздним вечером в метро было людно.
Ольга спускалась по эскалатору, думая о том, что слава Богу, завтра воскресенье, и не надо идти на работу.Устала за неделю ужасно: сессия.
Кто-то окликнул ее по имени, она обернулась, но на эскалаторе было много народу и она никого не разглядела.
Зато внизу, у выхода, ее схватили в охапку, затрясли, закружили…
Владимир тряс ее за плечи, прижимал к себе, отпускал и снова хватал за руки, словно боялся, что она исчезнет: «Ты змея, ты понимаешь это?! Я думал, сойду с ума! Я же тебя ищу уже полгода, вернулся, дома нет, тебя нет…Сведений в адресном бюро нет…Уже отчаялся найти! Все, больше никогда не отпущу, не исчезнешь!»

Ольга смеялась и сердилась, вырываясь из его рук, люди улыбаясь, обходили их…
И снова были вечера, когда он приходил – всегда с чем-то, что она особенно любила: семечки, зефир, белые розы… Он помнил до мелочей все ее привычки, даже самые смешные, те, которые она скрывала…
И снова – был душевный покой, тепло, рука друга рядом – та, что навсегда…

А дальше …
А дальше не было ничего.
Еще никогда и никому не удалось объяснить, почему, зачем нам, порой, нужны те, кому мы безразличны. Кто любит лишь себя и жаждет быть центром, хоть и маленькой, но вселенной…
И почему бессильна самая нежная и искренняя любовь…

Она снова исчезла – теперь уже навсегда.
Уехала, не оставив ни адреса, ни телефона.
Далеко. Совсем. Зная, что ее найти будет уже невозможно…
Никогда.
Тому человеку, которого она так и не полюбила.

Categories
Рассказы

Нетерпение сердца

supernova-explosion.jpg

Всю жизнь мы ждем Любовь…
Не просто любовь, но Любовь!
Чтоб вот так…замирала душа в ожидании Любимого, и вся музыка казалась написанной только для двоих, все стихи и песни были только для Них, и впечатления души делились без слов.

Ах, как нетерпеливо мы ждем ее прихода!
И в юности, и позже, в более зрелые годы нетерпеливым сердцем принимаем за Единственную Любовь – желание любить.
Так любить хочется – но некого!
Нет еще этого человека, единственно близкого, родного, своего.
Не пришел пока, не нашелся в огромном мире.

И оглядываешься вокруг, и становится страшно: а не пропустил ли я свою судьбу, ведь уже почти все сверстники парами, а ты один, один…и кажешься себе и нелепым, и смешным, и одиночество давит, когда видишь умиротворенные лица семейных друзей.
Грустно и завидно, и хочется, чтоб вот в такую вот славную, туманную ночь кто-то близкий был рядом.
Чтоб можно было коснуться виском плеча, поймать встречную улыбку, чтоб горячая его рука держала твою, и можно было одним взглядом, улыбкой поделиться впечатлениями души.

И вот…нетерпение сердца подводит нас.
Приводит к другому человеку, не своему, не близкому.
Но КАК хочется, чтоб все получилось!
И мы торопливо задвигаем недоразумения, непонимание, разность душ, как тряпки в плохо упакованном чемодане: лишь бы влезло и не торчало явно на виду.
И строим свое несчастье, несчастье своей жизни.

Проходит мало времени, и ты обнаруживаешь, что все эти уголки и лоскутки, торопливо упакованные в образ, созданный твоим жадным, нетерпеливым воображением, торчат, как и торчали, и все труднее на деле жить рядом с чужою душой.
Обвинять себя трудно, и мы начинаем винить в разладе душевном другого, стараемся изменить его на свой лад, и …ничего не получается!

И вот вы смирились, призвав на помощь расхожее выражение «все так живут, идеальных людей нет, надо терпеть».
И началась еще одна грустная человеческая жизнь – без будущего, без радости и света. Просто – жизнь, которая «как у всех», чтоб терпеть, потому что так надо, потому что «жизнь есть жизнь».
Какое всеобъемлющее, все объясняющее выражение….!
Чтоб примирить и соединить несоединимое…
Несчастие пылкой души, пришедшее вот такой, мистической, туманной белой ночью….

Categories
"Петербургские новеллы"

“Петербургские новеллы”. Окончание

last_cigar.jpg

Через несколько месяцев она получила письмо от человека, который тогда вез ее в аэропорт.

Здравствуйтe!
Пишу чтоб обьяснить.
У него был рак.
Он умереть должен был раньше. Но не дался тогда.
Так вас любил…
Боролся, как зверь. Он был очень сильный, руки ломал врагам.
А когда почуял, что все – он уехал.
Врачи сказали, что обратно уже нет пути. Он спросил, сколько ему осталось. Ему сказали, месяц или чуть больше. Тогда он решил уйти.
Как ему сил хватило доехать до океана – я удивлялся только. Худой был как щепка. Не ел ничего.
Ему сказали, что его опухоль даст паралич дыхания. Я был с ним.
А чтоб вы знали – он сидел на берегу океана, с бутылкой рому. Чтобы не было болей в голове. Они его больше всего мучали. Ждал. Песню пел, про вас.
ПРО СОЛНЫШКО. Tам было: « Сол, сол…»… Громко так пел.
А потом перестал дышать. Он мне сказал, чтоб я не вызывал никого – не хотел стать, как он сказал, живым трупом.
Он велел вам сказать – чтоб жила…
Без него плохо, но надо дальше жить, пока оно живется, как он говорил часто.
Вот главное есть жить – и вам завещано долго жить.

Спасибо вам за то, что его помните. Человек живой, пока его помнят – это он так говорил.
Живите, Солнышко! Так надо. Вы его помните, я. Чем больше его помнить будут, тем лучше ему там будет. Так говорят…

Может, я плохо сказал что – извините…

Окончание

Нет, не может Человек так просто уйти, в никуда, и с ним – Любовь, Нежность…
Теплым ветром Вы возвращаетесь ко мне, каплями мелкого дождика на губах, листком, упавшим на волосы…запахом прелой травы и осени…
Времени нашей встречи.

leaf.jpg

Categories
"Петербургские новеллы"

“Петербургские новеллы” Глава 17

g397721_upload_397721.jpg

Прошло два года.

Саграда Фамилия…
Барселона.
Каждое слово звучало, словно звон металла…
Ольга стояла наверху, у ограды, смотрела на город…
Это то место, о котором он часто ей рассказывал, где он любил бывать…

“…Я вообще люблю эти прогулки. В это время уже тихо, местное население потихоньку расходится по домам, бары, полны народу примерно до пол-одиннадцатого – все смотрят футбол, предпочитая делать это в баре, коллективно.
И наступает, наконец, тишина, которую я люблю больше всего на свете.
Только здесь я понял, насколько тяжело и напряжно жить в мегаполисе, в каменных джунглях, коим является наш с вами Питер. Теперь даже Барселона для меня – большой город. Я иногда залезаю на Саграда Фамилиа – бессмертное творение Гауди. Я боюсь высоты, но с Саграда Фамилиа такой красивый вид, что не удержаться.
Вход стоит 8 евро, но я использую свое служебное положение и залезаю по винтовой лестнице, показавши пропуск – мою пресс-карту. И смотрю, смотрю, смотрю
…”

Город лежал внизу, в легком мареве лета, жаркого испанского лета…
Его лета…
Без него…
У нее было такое чувство, словно его рука легла на плечи, обняла…теплым ветерком его дыхание тронуло легкие волосы на ее виске…
Его голос…
– Душа моя…
Ольга встряхнула головой, отгоняя наваждение…
Но голос прозвучал снова: «Душа моя…»
Она резко обернулась…Перед ней стоял высокий худощавый человек, в джинсах и футболке, обтягивающей крепкие плечи. Он чуть сутулился, волосы казались стальными от густой проседи…и темные очки не могли скрыть усталых морщинок вокруг глаз…

Улыбка сбежала с его губ, как только он услышал ее слова: «Как Вы посмели…»
Она твердо, гневно смотрела в его глаза…и он побледнел под ее взглядом.
Он понял… и незачем было задавать вопросы…
Да, он понял: как трудно было ей простить месяцы неизвестности, сочувственных слов друзей…бессонных ночей, молитв и слез…тех страшных дней, когда она его уже, казалось, потеряла навсегда…

Они так и стояли: глаза в глаза…Все было в них.
Его сила…и ее.
Он не знал, не понимал, не ожидал, что найдет в ней эту силу…и сейчас запоздалое сожаление сжигало его душу: не понял, не узнал…отпустил…
-…Мне…уйти? Да, конечно. Простите….
Еще более ссyтулившись, он пошел прочь…
И все-таки…Она окликнула его.
– Останьтесь…

Она пробыла 3 дня в Барселоне.
Как он устроил свои дела, как мог он с раннего утра и до ночи..и снова до утра быть с ней – она не спрашивала, а он не сказал.
Он похудел за эти дни, темные тени пролегли под глазами, но лицо его светилось счастьем.
«Бред….Ах, какой бред…, – думала она. – Что, зачем все это, откуда…»
Голова кружилась, оттого, что все это было Невозможно!
Что встречи не могло быть! И она случилась…
И снова – рука касалась его руки. Твердой, сухой даже в эту иссушающую июльскую жару… Взгляд – и они снова вместе…

Они не говорили о прошлом.
Она не спросила ни слова ни о том, что произошло тогда…в апреле…Ни о том, где он был. Ни даже – любит ли он…
И он не сказал ни слова об этом.
Они вообще мало говорили. Самые необходимые вещи, не более.
Не было нужды говорить, облекать в слова… Не хотелось спрашивать.
Она привыкла никогда не задавать вопросов: захочет – расскажет сам, не захочет…ну что ж, так тому быть. Она понимала многое просто по обрывкам слов и фраз, догадывалась о его жизни и видела более, чем он на самом деле ожидал…Но никогда не говорила ему о том. Незачем. Их соединяло другое…

Ольга всегда ненавидела эти, так называемые, «выяснения отношений», когда произносится так много лишних, ненужных слов, когда, как это всегда бывает, один из двоих чувствует себя обиженным, требует сатисфакции, покаЯнных слов.
Требует, чтоб потоком легко приходящих, мало значащих фраз, обида, недоразумение были залиты, как сиропом…и тогда оба увязнут в липких словах чужой, кем-то придуманной нежности…
Потому что, Нежность – немногословна. Она – в глазах…в движении души…
В осторожности сильной руки, касающейся ее кожи…бережности прикосновений и взглядов….

Она была благодарна ему за это молчание.
За отклик сердцу сердца…

Последняя ночь была …странной. Они оба не хотели спать этой южной ночью, когда на улицах, словно в праздник, толпы народа – веселого, беспечного. Все – и местные и туристы – были беспечны в эти душные ночи с полыхающими зарницами и запахом непрошедшего дождя.

Ресторанчик, в который он привез ее, проплутав в машине по многим темным улочкам, был полон. Туристов там было мало, в основном, местные черноволосые, чернозагорелые и громкоголосые люди, к каждому вновь пришедшему обращавшиеся, как к вновь обретенному другу – с громкими возгласами и смехом.

Ольга смутилась было, войдя в зал. Все ей казались здесь его родственниками или близкими друзьями, и он отвечал им с такой же широкой улыбкой, смехом, шутками, обнимал каких-то людей, выходивших к ним навстречу, что-то говорил о ней, крепко сжимая ее плечи. И ей тоже улыбались, подвигали стул, усаживали, стакан с рубиновым вином, густым и тягучим, вдруг оказался в ее руке, и кто-то кивал, показывая, что это очень вкусно…
Музыканты играли что-то южное, хмельное, кружащее голову.
Он сидел рядом, улыбался ей глазами, ободряюще кивал и поднимал бокал, показывая, что пьет за ее здоровье.
Сквозь табачный дым и крепкий, словно осязаемый, запах каких-то белых южных цветов, заглядывавших в окна, она смотрела на группу музыкантов на крохотной эстраде, и даже не удивилась, когда он поднялся к ним, взял у одного гитару и запел, глядя на нее….Что-то нежное и страстное, так, что замолкли голоса сидевших за столиками…
Все слушали, и смотрели на нее…
Внезапно к ней подошел какой-то мужчина, молодой, с очень черными кудрями, падавшими на обтянутые яркой рубашкой плечи. Протянул руку, она подала свою, не совсем понимая, чего же он хочет от нее.
Он вывел ее на середину зала и кивнул музыкантам. Она попыталась вырваться, объясняя на английском, что не умеет это танцевать, не может. Но все было бесполезно, и Сергей улыбаясь, ободряюще кивнул ей с эстрады.

Танец был…странным!
Она так и не поняла, что это за танец, вероятно, какой-то местный, национальный. Ее партнер танцевал прекрасно, и она просто отдалась воле его рук, движений. Он одним движением руки, тела давал ей понять, что же дальше делать, и ее словно вихрь нес в такт этой хмельной, странной мелодии…Широкая ее юбка развевалась, туфельки – слава Богу, надела на удобном каблучке, – промелькнула мысль, – переступали в такт мелодии, которую играл ей он…

Сумасшедший танец закончился с последним аккордом и люди вскочили с мест, аплодируя, свистели, кричали.. Голова у нее кружилась, и она с трудом, опираясь на руку своего недавнего партнера по танцу, едва добралась до столика, где ей тотчас же сунули в руку стакан с вином. А молодой человек картинно поклонился…и протянул ей красную до черноты розу…
Сергей улыбнулся, перехватил цветок и поцеловал ей руки…
– Вы танцевали, как огонь…, – сказал он. – И я пью за Огонь! За Вас!

До утра уже было совсем невозможно понять, где явь, где сон…
И с восходом солнца, когда оба оделись, уложили вещи, не наступило отрезвление…
Он не поехал провожать ее в аэропорт. И она не спросила, почему.
Оба не сказали ни слова о новой встрече, о письмах. Не обменялись адресами или телефонами….
Это было не нужно.
Оба ЗНАЛИ, что встреча – Будет!
Так же, как случилась вот эта….
Без договоренностей, без суеты, без слов и просьб…
Поцелуй пах вчерашним вином и чадом минувшей ночи…

Водитель машины улыбался, провожая ее к самолетам.
“Не тревожьтесь”, – вдруг сказал он по-русски. – “Он вас найдет. Он так сказал.
А значит, сделает. Он всегда выполняет свои обещания. Это все знают…
Доброго пути, Солнышко!”
Ольга ошеломленно повернулась к нему: « Но откуда вы…?»
– Все его друзья знают Вас, и песни, которые он так часто поет, сидя на берегу – о Солнышке. Сол, сол…- по-испански.
Доброго вам пути!

«Спасибо, – шепнула она, едва удерживая слезы, – Спасибо! Берегите его, пожалуйста…»

И быстрым шагом пошла за стойку таможенного зала…

Это была последняя встреча.
Никто не знал, не мог знать, кроме Него.
Сергея.
А он берег ее…от себя, от своих сложностей, бед, от своей беспомощности, болезни своей, от которой было уже не спастись….
Он не мог, не хотел, чтоб она видела его уход…и испытала то отчаяние, которое он так хорошо помнил…когда невозможно удержать близкого человека..ни любовью, ни даже своею жизнью…

Categories
"Осенняя элегия"

Осенняя элегия. часть 7.

bad_dream.jpg

“…Вот как вот написать? А? Не знаю, не знаю… В обшем, прижилось все неправильно. Надо переделывать. Дело безотлагательное. Меня хотели еще вчера отвезти, но мне надо было кое-что уладить и написать вам. Завтра в 10 утра карета увезет меня опять, на этот раз не знаю насколько. Ну, мне теперь не привыкать – я ТАМ уже был, погощу еше немного. Надеюсь, что надолго ТАМ не задержусь. Риск большой, но риск того, что все кончитса насовсем, еще больше. Не хочется думать про это. Посемy, я напоследок ЗАПОЛЗ В БАР, ВЫПИЛ КЕНИЙСКОГО КОФЕ И ВЫКУРИЛ ЗДОРОВЕННУЮ ГАВАНУ. Черт его знает, как оно все кончится, посему я и… терять – то уж нечего! Помру – так хоть будет, что в аду вспомнить. Выживу – так будет что вспомнить опять.
Ладно, оглядываясь назад, могу сказать одно – жизнь удалась. какая б она ни была – она была. С ошибками, бедами и радостями. И вот, в самый ее критический момент я встретил Вас… Кстати, трубадуры всегда говорят своей Даме “Вы” . И это останется навеки для настояшего трубадура. “Вы”. Этим все сказано.
Так, что-то я начал малевать, похожее на завещание. Не годится. Не фиг. А ну радоваться! Всем радоваться! Тому, что еше живой, тому, что могу писать тому что… Всему, всему надо радоватьса, Cолнышко, пока есть она – одна-единственная жизнь!

Я не прощаюсь, я ненавижу слово “Прощайте”. Прощаются с покойником, которым я не собираюсь становиться уже в который раз… НЕ ДАМСЯ!
До свидания, Солнышко. Я уже знаю дату и время операции, и что мне будут делать. Но не скажу. Не хочу Вас волновать. Вам лучше об этом не знать, Cолнышко…

Об исходе этого мероприятия Вас осведомят. В ЛЮБОМ случае. А всем на форуме большой привет от меня и апостола Петра (или Люцифера) ))

Целую нежно. Я до полуночи еще в сети. Потом нет – надобно отдохнуть. А потом – а пес с ним, “потом” еще должен наступить…

Ваш C.K.
Я вернусь…”

Все чаще встречались Дама и Художник на своем мостике…
Стало невозможно жить…дышать друг без друга…
Сумасшедшие слова приходили к ним, до слез отчаянные желания и мысли…

Об одном Он никогда Ей не рассказывал…
Во что Ему и самому не хотелось верить…Так не хотелось!
Что Ему скоро придется уйти…навсегда…в тот звездный мир, о котором мы ничего не знаем…
Как отчаянно Oн боролся за Них…за то, чтоб еще…хоть немного быть с Ней, в этом прекрасном, трудном, и все же – самом удивительном мире!

Слишком любил Он этот удивительный мир, и все, что Жизнь принесла ему…и не хотел его покидать…как и всех, кто Ему дорог и близок.
И однажды, на звездном мостике, Oн рассказал Eй правду о себе…
В отчаянии, боясь причинить Eй боль…и все же зная, что надо…
Одного только не ожидал Художник: что Она не испугается.
Что скажет: “Нет! Понимаете?! НЕТ!”
Что не поверит ни прогнозам, ни докторам, ни самой Судьбе…
Что скажет: “Своей жизнью клянусь – я не отпущу Вас…”
И – не дала поверить в безнадежность, в боль, в болезнь…
И – просила, требовала, умоляла забыть все и верить только Ей!
Что все, все пройдет и забудется, и останется только неизменной и верной Любовь…

Ах, как жаль было, что не мог он видеть тот свет Надежды, Любви, Жизни в Ее глазах…
Не мог ощутить прикосновение горячей ладони, готовой удержать, сберечь, утишить боль…прогнать отчаяние Безнадежности…
Как жаль…что Он не смог до конца поверить в то, что маленькая птица может всей силой своей Любви удержать его…

Однажды она сказала:” Я клянусь…жизнью моей клянусь – я не дам Вам уйти…”
Он поспешно возразил: “Нет, никогда не говорите так. В моем случае это опасно…”
– Разве может быть опасно – когда Любишь? О нет! Уже поздно. Потому что все, все до самого конца принадлежит Вам, моя душа, моя жизнь.
– Возможно, Вы правы…Но – будьте осторожны! Я хочу, чтоб Вы жили, Солнышко! Мне так надо, чтоб был на этой земле хоть один человек, который будет меня помнить…

Как памятен этот разговор…
Потому что…однажды Он не пришел на мостик…
А когда Она заглянула в их домик, то нашла на столе листок со словами любви…Последний…
Осенний лист с Дерева…

Время проходит…то самое, о котором говорят, что оно лечит все, и дает долгожданное забвение…
Наверное, лечит…
Но что делать с Любовью, которая жива, несмотря ни на что.
И будет жива.
Ничего уже нельзя изменить, когда ушел человек…это правда…
Но, говоря эти слова, мы забываем, что ничего нельзя изменить и в душах оставшихся жить…
Что можно попробовать забыть или уйти от того, кто рядом…
Но уйти от того, кто покинул навсегда…невозможно!
Он уносит с собой все, чем были близки, и оставляет вечную тоску о том, что уже никогда не может сбыться…
И сожаление о том, что не случилось…не было сделано…
И уже не случится никогда.
И – вечную Любовь, которую ни забыть, ни изменить ей нельзя: она осталась навсегда, до самой смерти…И даже после.

Говорят, жизнь продолжается…
Но никогда не уйдет Художник из звездного мира…
Остался, чтобы хранить его…беречь Ее…утешить…быть рядом.
Теплым ветром возвращается Он к Ней, тихим дождем, листком, упавшим на волосы, вечерней зарей и дождевой каплей, коснувшейся губ, словно привычный нежный поцелуй…
И как всегда, приходит Oна на их звездный мостик, в урочный час…
И шепчет, глядя на звезды: “Да благословит Вас Любовь моя…где бы Вы ни были…”

Сказка не окончена.
Она продолжается, как никогда не закончится Любовь, создавшая этот звездный мир для двоих…
Потому что – Мы живы, пока нас помнят…
И потому – Продолжение следует!

treebird.jpg

Categories
"Осенняя элегия"

Осенняя элегия. часть 6

Дерево

Картина С.К.

А тем временем ему становилось хуже…и однажды Он рассказал Ей о том, что задумал новую картину: “Дерево”:

…Вчера я видел дерево. Очень старое дерево. Оно стоит на почти голой скале, вцепившись намертво в камень своими корнями, похожими на стариковские руки с длинными, музыкальными пальцами. Его обдувают все мыслимые ветры, соленые брызги окропляют крону его. А оно стоит. Какие соки питают его на протяжении стольких лет – неизвестно. Ведь камень – это камень. Бездушный минерал, заодившийся в горниле сотворения Земли, не может питать дерево.

А дерево стоит. И на его кривых и уродливых ветвях шелестят листья. И даже поют птицы. Оно живое – это дерево, невзирая на многчисленные напасти и отсутствие благодатной и плодородной почвы.

И я беру с него пример. Ибо сейчас, как никогда, я должен быть похож на него…

И придется мне писать новую сказку.

Как в скалистом темном краю, где редко увидишь солнце, а небо всегда
серое и низкое, и густое настолько, что его можно резать ножом,
случайно заблудилась голубка. И стала она искать, где же ей
переночевать, потому что ночи были темными, и рыскали там злые молнии.
Не было ничего в том краю, одни лишь голые серые скалы. И яркие звезды
просвечивали в тех местах, где молнии разбивали небесную серость.
И тогда врывался ветер, пахнущий озоном и свободой.
А к утру снова надвигался серый туман и серость казалась незыблемой.
И росло там всего лишь одно дерево.
На самом краю скалы.
Не буду о нем рассказывать, потому что его описал один звездный
художник, и сделал это так хорошо, что оно стало настоящим.:)
Таким, что на нем и свила себе гнездо голубка. Между корявых, но таких
крепких и надежных ветвей. Которые не пропускали даже злые молнии.
И над деревом не смогла сгуститься даже серая мгла: ветки не пускали
ее. А ночью были видны звезды. Яркие, как мечты.

Вот вам новая сказка, мой милый друг.
Сказка, пришедшая ночью, когда почему-то немеют руки, кружится голова,
и не верится, что рассвет придет.

Хороший ли это конец у сказки, друг мой?:)
А другого и быть не могло.
Ведь не так часто встречаются на свете синие птицы и большие сильные деревья…И разве возможно позабыть о ветрах свободы, пахнущих терпким озоном жизни…И художника с плюшками и чаем у открытого в сад окна…
И трубадура, поющего свои песни солнышку…
И звездный мир…
И старый мостик.
На котором по-прежнему каждый день, несмотря ни на что, встречаются двое…
Что бы ни случилось, как бы ни повернулась жизнь, какая бы ни случилась погода на дворе, – они будут там всегда. Чтобы сердцем увидеть друг друга…
Чтоб удержать.
Сберечь.
Чтобы любить.

“Привет душа моя, привет!
Ну вот и побывал я опять на том свете. Там, уверяю вас, ничего хорошего. Там темно и холодно. Там ничего нет. Только темнота и холод.
Очнулся от сильной боли в правой руке. Я пролежал с катетером в ней 2 дня. Теперь она вообше не слушаетса. Не шевелится. Горит огнем…
Ой как не хочется туда, обратно. Ой как… Однако же меня снова упекут в клинику и наверное надолго. С моими болячками место мне там.
А пока вот пишу письмо. Вам. Боле никому. Ибо… да вы знаете почему.
Что со мною будет – не знает никто. Даже сами лекари. Меня отпустили-то уладить кой-какие дела ибо… Все может быть.

Но будем.
Будем драться.
Есть за что. Жизнь прекрасна.
А когда есть Вы – она еше прекраснее. Как вы сами.
Целую нежно.
C.K.”
И еше целую нежно. Ибо не знаю, как и когда буду.
И прошу вас – живите! Вы должны жить! Мне бы хотелось, чтобы на этом свете обязательно был человек, который будет меня помнить…

“ Мне надо было много лет искать вас…
Это была долгая дорога к вам…
Я ошибалась, принимала за вас других – было. И снова шла искать вас…
Она не была звездной, эта дорога…
Не была легкой.
Она была неухоженной, ухабистой, часто грязной.
И надо было принести к вам все, не испачкав и не расплескав по дороге.
Меня очень часто спрашивали, почему я одна. Мол жизнь-то проходит…
И я говорила, что если мне даже очень хочется пить, я не стану пить из
грязной лужи.
А подожду до чистого ручья.
Мне говорили:”Глупо, жизнь проходит, молодость, надо брать все, что
можно. Потом будешь жалеть, а поздно. И вспомнить будет нечего.”
А мне не хотелось вот так расплескать по грязной дороге то, что
предназначено только одному…
Мне говорили:”А что, если ему не нужно будет все, что ты для него
берегла? И ты сама – не нужна?”
А я знала, что пусть!
Вот только буду знать, что Вы есть на свете, и Вы такой, как я ждала.
Пусть не со мной, но Вы – есть. И это главное. Пусть я скользну по
краю Вашей жизни, не потревожу…
Но всегда буду знать – Вы есть.
И буду счастлива этим.
Потому что все было не зря. Вся жизнь до вас…
…И я благодарю вас за все, и – за Любовь.
За счастье быть с вами рядом.
За великое счастье узнать вас…
Да хранит вас Любовь моя!”

Никогда прежде это чувство не охватывало их с такой полнотой.
Так, что руки касались бережнее клавиатуры компьютера, словно руки близкого человека через тысячи километров…
Словно сердцем увидев его, разглядев то, что он сам давно забыл…или никогда не думал…
Острое счастье безнадежной, осенней, прощальной любви…
И – счастье, несмотря ни на что.

“…Перечитываю ваши письма, и думаю, думаю…
О вас. О нас. О том, что наш с вами виртуальный роман стал очень реальным.
Более, чем та жизнь, которую я сейчас веду.
С враньем, путанием, сложностями, глупостями.
И мнe так жаль этого времени, уходящего в никуда, ни на что, этих вот дней, проведенных без смысла и интереса.
Это ведь мое время и мои дни уходят. Без смысла и радости. Без вас.

Знаете, мне сейчас очень захотелось жить. Быть. Что-то делать. И знать, что вот я расскажу вам о том, как прошел день, о чем я думала, что делала, с вами поделюсь, улыбнусь и посоветуюсь.
Вот это та жизнь, которую мне бы хотелось вести. Если бы мне удалось быть свободной в моих желаниях. И всегда в моей жизни, во всех мечтах и фантазиях – вы.
Сегодня солнечное и морозное утро, снежок немного лежит, и так славно на душе.
А в ящике письмо с известиями о вас. Такой счастливый день!
И я говорю вам: Доброе утро!”

Хороший поэт Мораес. Я вам переведу как-нибудь
несколько его стихотворений. Одна из строк его песен гласит:

“На смену грусти когда-нибудь радость придет, вы только ждите.
Даже польза есть от грусти, ибо за ней ВСЕГДА приходит радость.
Ибо так устроен наш мир, который вертится вокруг нас.
И не нам его, это вращение, остановить.
Так давайте лучше остановимся сами, и почувствуем, как вертится вокруг нас
Земля.
И от этого наступит радость, от того, что мы еще можем это ощущать,
Как последний жгучий глоток Кашасы в опустевшей бутылке…”

“…знаете, наш мостик, он сделан из прочного старого лунного камня.
Прочнее не бывает на свете.
И от этого удивительно приятно, оттого, что есть на свете прочные и незыблемые вещи.
Наш мостик. Звездная сказка. Наша с вами переписка. Которая уже насчитывает сотни писем.
Это есть, это случилось, и никогда уже не уйдет.
В нынешнем зыбком мире этакой островок незыблемости. Звездный островок.
Ну что, мой милый друг, сказка продолжается? 🙂
И может быть, я для вас напишу продолжение. Тогда она станет похожей
на бразильский сериал (которые я не выношу всей силой души, впрочем,
равно как и все другие сериалы 🙂 …”

Categories
"Осенняя элегия"

Осенняя элегия. часть 5

afrstrast.jpg

“…eсли б я могла, я бы писала вам целыми днями.
Просто, ни о чем. И о чем-то.
Говорить, вспоминать, делиться впечатлениями, годами жизни, прошедшими без вас.
Странно представить, что было время, когда я жила без вас.
Наверное, этого не было. Безвременье.
Время ожидания вас….”

С добрым утром!
Почему с добрым утром? Да потому, что я со своей проклятой мигренью всю ночь не спал. Провалялся на диване до полудня, даже без компьютера – ибо его у меня отобрали. Читал книгу. Большую и толстую. С картинками. И периодически ходил обливать голову холодной водой – слегла помогало.
А после полудня таки-отключился. И проснулся только что. Весь день проспал, как бревно. А тут – два ваши письма – прямо подарок!
Вот у меня есть приятель. Мы с ним вместе учились. В институте. он сейчас большая шишка. так у него есть выражение такое – “по-взрослому”. Хочу, говорит, чтоб у тебя все было по-взрослому.
А я не понимаю, что такое по-взрослому. Ну две машины у него. Ну дача. Ну шишка он… Ну и что? Зато он не перестает таскаться по психиатрам и прочим специалистам разного пошиба, включая колдунов и знахарей. И в общении он стал… странный какой-то.
У меня никогда такого не было. По-взрослому. Я, по всей видимости, так и не повзрослел, а сейчас взрослеть и вовсе некогда. Кругом столько интересного, что тратить время на взросление ну нисколечки не хочется. У меня никогда не было ни машин, ни дач, ни мебелей… Все это я считал и считаю суетой сует.
Не стоит жизнь того, чтобы проводить ее вот так – по-взрослому. Я радуюсь каждой новой книжке, каждой новой песне, каждой новой встрече… А про это вот “по-взрослому” никогда не думал. И уже никогда, наверное, думать не буду. Не повзрослею.

И еще я играю в забойные компьютерные игрушки.
И до сих пор люблю всяческие приключения. Несколько лет назад я здесь вытащил утопающего. Однажды вечером, уже здесь, и совсем недавно, отбил ночью девчонку-испанку у двух арапов, которые ее куда-то тащили…
Вот такой я взрослый!

Как сегодня у вас? Я теперича не лягу спать раньше часу ночи, посему пишите мне. Пишите-пишите-пишите-пишите! Я жду ваших писем. Жду-жду-жду-жду!
Так, сейчас меня прогонят. Но я хитрый. Я сделаю вид, что компьютер выключил, а на самом деле, запихаю его под диван. А потом втихую вытащу его. И проверю почту… “

С добрым утром!
Знаете, это вот счастье. Счастье, когда есть кому сказать просто “с добрым утром”. Пусть по проводам, пусть на клавиатуре – но есть кому. Хуже, когда некому сказать “С добрым утром”. Даже если тот, кому хочется это сказать находится на расстоянии вытянутой руки.
Вы знаете – я тоже ни с кем так не разговариваю, как с вами.
А вам вот пишу. Все. Так, как есть.
Я потом напишу вам про одного трубадура. его история удивительно похожа на нашу с вами. только переведу как следует…”

И вот однажды…пришла короткая записка: “Загляните в ящик, там для Вас письмо.”
Да, письмо было.
Оно состояло из 4 строчек.

“Jo ti amo, meu cor!
Ich liebe dich!
I love You!
Te amo, carinyo!

S.K. “

redroze.jpg

Какая сумасшедшая была осень…!
Когда летели друг к другу вновь открываемые слова: “Любимая…Какое счастье испытать то, что, казалось, давно уже забыто…!”
“Жизнь моя, моя бесконечная Нежность…единственный мой…”
Они мечтали о встрече, если сложится благополучно, то увидеться решили в Париже: только этот город казался достойным Первого Свидания. Удивительного, важного, словно новая эпоха в жизни. Первого…и вероятно, единственного: оба были несвободны.

“…В чем недостаток наших писем; их нельзя почитать без компьютера, и еще: они хранят тепло вашей души, но не рук. Как же я завидую нашим предкам, которые могли хранить бумажные письма, носить их с собой и даже целовать…глупо, наверное, пожилая дама цeлует письма…но как же это, должно быть, счастливо!Прижаться губами к бумаге, которой касались ваши руки…Душа моя, как же я по вам тоскую…Бесконечная, светлая моя любовь.. ”

“Как бы что ни сложилось, я всегда, всегда буду вам благодарна, мой
дорогой друг.
За жизнь. За себя. За Вас.
За бессонницы, и радости, и мысли о вас, и письма, и бесконечное счастье…
Оказывается, “опьяняющее чувство счастья” – вовсе не литературный образ…
Сумасшедшее письмо написалось нынче ночью.
Но я знаю, вы поймете…

Я думала о том, что вы сказали: мы могли бы встретиться в Париже… Это так невозможно хорошо, что трудно себе представить!
Что я смогу когда-либо вас увидеть.
Я ведь даже думать не могла, что когда-нибудь возможно будет посмотреть вам в глаза… Это слишком хорошо!
Но знаете, что?
Давайте не будем бояться мечтать!
Потому что мы ведь уже немолодые люди, и делать глупости (или НЕглупости) нам уже пора. 🙂
Чтобы не пропустить что-то важное.
И не сожалеть о том, что могло случиться и не случилось…”

Сказка о Встрече

И вот однажды они встретились – Дама и Художник.
Наяву, не в звездной сказке.
Ведь случается и так, что сказка становится явью, сказочные герои оживают и приходят в нашу жизнь…
Вот и с ними так случилось.
Их Любовь не ушла от стуж, горестей, бед и разлуки, она выжила и поcле самых страшных испытаний для любящих – опасности потерять друг друга навсегда…
Любовь сделала реальными и сказочный мир, и Даму, и Художника.
И Oн написал прекрасную картину – о нежности и страсти…о желании, чистом и обжигающим, как лесной пожар, и таком же неукротимом…
Пришли к ним новые слова – полные тоски, нежности и ласки, взамен сдержанной и робкой нежности…
И это было верно – все в жизни и любви должно быть рассказaно здесь и сейчас… Немедленно. Потoму что – как часто судьба не дает нам другого шанса сделать самых дорогих людей счастливыми – просто сказанным словом, откровенной лаской и нежностью…

И им дано было встретиться в жизни…
Ненадолго. На день…Полный солнца и света, улыбки и счастья…робкого прикосновения рук, взглядов…Короткий – каким всегда бывает единственный день в жизни, подаренный Звездами на счастье…
На ночь – самую длинную – потому что в ней поместилась вся жизнь, непрожитая вдвоем…
Самую короткую – потому что каждая из дорогих секунд проходила так быстро…!
Полная узнавания, жадного и бесконечно нежного, так, чтобы на всю жизнь запомнить…прикосновением губ, рук, взглядом…
Отрывочных слов, стесненных и сумасшедших…Смятенных улыбок, прерванных поцелуем… Бесконечно острым ощущением счастья – оттого, что предстоит разлука – скорее всего – навеки…
Набегавший сон, как волна, уносил то одного, то другого из них на несколько минут – и тут же наcтупало пробуждение: так жаль было засыпать и терять даже и несколько дорогих и неповторимых минут…
Она любовалась Им – Eго улыбкой, движением рук, губ, набежавшей на лоб морщинкой, складкой печали между бровей…до волосков на Eго руке Oн был дорог, близок, любим…единственный в мире дорогой и прекрасный человек…
И Она шептала: “Прекрасный мой…” – навстречу Его улыбке…
И целовала Eго руки – жадно запоминая запах кожи, прижимая их к щеке, к груди – чтоб помнить Eго всем телом, всей душой…

В старых сказках говорится, что за час, минуту – можно прожить жизнь…
Ее можно прожить за один день – вместе. За одну ночь – прожить и узнать, как могло быть, если бы…
Наступило утро – яркое, беспощадно прекрасное утро, которое несло разлуку…
Вероятно – навсегда…
“Как странно, – сказала Она, – “сегодня должен быть дождь, тучи – чтобы оплакать наш последний день вместе…”.
И все же…и все же…
Все верно – это счастье, что нам было дано узнать, как это Может Быть… И расставание – нет, не горечь…
А счастье, потому что встреча – Была!
В смятении Он смотрел, как Она медленно опустилась на колени…
благодаря Его – и Любовь – за счастье узнать Жизнь…

Наверное, можно бояться сильных чувств, бьющих через край. Наверное, с ними трудно в повседневной жизни. И мы инстинктивно выбираем более спокойные отношения, ровные и стабильные…
И это верно – для долгой, неизменно благополучной жизни.
И все же – когда нечего терять, когда жизнь уже прожита, и многое за плечами – жаль того единственного часа, когда ты побоялся рисковать…быть счастливым. На час.
Чтобы проиграть благополучие и надежность – и выиграть – Счастье…пусть даже и на мгновение…

Самолет поднялся в сверкающее ясное утро, оставляя за собой прожитые день и ночь вместе…А на самом деле – целую жизнь…
Вечером Дама и ходожник снова были вместе – на своем старом мостике, сложенном из крепкого лунного камня…
Все было, как прежде вокруг – и звездные полянки, полные несбывшихся снов, и разноцветные звезды мечты…
И все изменилось – потому что приобрело и цвет, и запах, и жизнь – так же, как и привычный нежный поцелуй в письмах, теперь уже горьковатым привкусом расставания трепетавший на губах…

Categories
"Осенняя элегия"

Осенняя элегия. часть 4

hjeahexlml.jpg

“…Конечно, я была бы рада с вами увидеться. Узнать, какие у вас глаза, улыбка, смех. Руки. Странная вещь, почему-то мне ужасно важным кажется видеть ваши руки. Не знаю, почему…
Если б я сейчас могла бы быть с вами, не знаю, нужны ли были мне слова для разговора. Как-то знаете, когда я смотрю на вас глазами моей души, я вижу, что вы бы поняли все, что я думаю, без слов. И я тоже.
В полной гармонии движений и взглядов.
Удивительное и странное ощущение…вы настолько близки.

Возможно даже, мы когда-нибудь увидимся. Но знаете, сделает ли это нас ближе, не знаю. Я думала об этом нынче ночью. Разочаровала ли бы меня наша встреча? Нет. Никогда. Потому что, вы мне очень близки.
И реальная встреча уже мало что изменит.
Выдумали ли мы друг друга? Нет. И вы, и я достаточно повидали в жизни, чтоб знать людей. И вы, и я здесь очень откровенны.
То есть, я хочу сказать, говорить и встречаться здесь труднее, чем в реальности. Где ложное впечатление легко закрасить тут же словами, жестами, внешностью.
А здесь мы с вами, как Адам и Ева – что есть. Нет красивых одежд, чтоб прикрыть несовпадения душ. И все сразу видно, есть ли фальшь.
Нет. Нету.
Все, что бы это ни было, – настоящее.
Без прикрас.

Мне радостно вот так, улыбаясь, говорить с вами. Как сейчас.
Только вот сейчас я понимаю, как же это хорошо – быть собой. Потому что вы все чувствуете. И мне не надо притворяться иной, чем я есть, с вами.
Я вам верю бесконечно… ”

“…Вот сейчас я понял, что был неправ. Рано мне еще так вот баловаться. Я-то думал, что все уже, вылечился – ан нет. Сейчас вот лежу. И даже встать не могу. Вечером, за ужином, мне стало так нехорошо, что пришлось глотать лишнюю пилюлю. А мне надо жить! Мне туда обратно ну совсем не хочется!

Ну вот. Покаянную голову меч не сечет.
Вот только рисовать не могу – не слушается, проклятущая pyкa. А так хочется нарисовать вам что-нибудь красивое, светлое и жизнеутверждающее…
Я давно не рисовал просто так. А вот вам рисую. С удовольствием. С наслаждением.
И даже с вдохновением.
Вот вы какая оказались Муза! Самая настоящая. Взаправдашняя.

Странное дело – мне здесь стихописание дается больше на местном наречии.
Я как-то пытался написать по-русски вам стих, но по прочтении изничтожил. Графоманская чушь и банальность. То ли дело

Meu Amor, meu amor
S’ha robat el meu cor!
Pero sence teu amor
Tinc dolor del meu cor.

Вот так вот. Перевода, я думаю, не надобно. И поется великолепно. Это я сейчас сымпровизировал. Для вас.
О чем еще написать? О море. Сегодня я ехал мимо моря. Оно было синее и спокойное. В это время года в нем удивительно прозрачная вода. Кристальной чистоты. Так и хочется в него плюхнуться и плавать, плавать… Но нельзя – кто ж меня пустит. А хочется. И вас с собой взять в эту кристально чистую воду. А на берегу-сосны. А на берегу-скалы. И воздух такой свежий, что снимает всяческую боль …”

“Спасибо вам, мой милый, за стихи. Они так мелодичны, что вы правы – я поняла. Хотя я ведь по испански только несколько слов знаю.
Вы мне интересны и необходимы со всеми жизненными мелочами, со всеми мыслями, впечатлениями. Все, что касается вас, мне близко и дорого.
Всегда…”

Я вас не оставлю. Вы, что называется, влипли. И даже если вы куда-нибудь вздyмаете отдалиться или убежать – все равно найду.
Приходите ко мне в гости. Когда вам плохо. Еогда вам одиноко. Когда вам тоскливо.
Я всегда по другой конец провода. Который теперь наш с вами звездный мостик. И не беда, что я виртуален, как тот поток электронов, что несет ко мне ваши слова.
Важно другое.
Важно то, что мы эти слова находим. И находим их друг для друга. Это такая редкость в наше время и в нашем возрасте, что это надо беречь. И хранить.
Как я храню все ваши письма…”

Сказка о Них:

Вот опять ночь и снова приходят сказки.
Которые я пишу лишь для одного человека на всем свете.
Для вас.
Чтобы вы улыбнулись, читая все это.
Чтоб вы знали, что я всегда думаю о вас.
Что люблю…

Итак, как же мне начать на этот раз…
Жили были двое.
Долго жили, каждый проходил свой путь, ошибался, был счастлив, терял и приобретал.
Просто – жили.
И они ничего не знали друг о друге. Наверное, сталкивались десятки раз в дверях метро, магазинах, сидели рядом в троллейбусе, и расходились в разные стороны, так и не узнав друг друга.
Две песчинки в многомиллионном городе. А потом и вовсе развеялись по свету.
Каждый – со своей жизнью, своей сложившейся судьбой. Хорошо ли, худо ли, но жизнь была, в основном, прожита, выросли дети, ушла молодость. Что осталось? Грусть по ушедшему, заботы будущего, будни настоящего.Серая лента будней, изредка прерываемая искрами событий и праздников.
Все устоялось, все решилось.Все предопределено.То, что называют: жизнь сложилась.

Только вот почему-то в этой сложившейся жизни так часто приходят неудовлетворенность собой, бессонница, порождающая темные мысли: зачем…
Тоска обыденности, которая душит самое светлое. Что-то утрачено в жизни. Потеряно. Но что?!
Молодость,- думаем мы и грустно вздыхаем. Это то, чего не вернуть. А значит, и грустить незачем.
У всеx бывает. И, удовлетворившись этой мыслью, идем спать. Вот только завтра снова наступает ночь, и снова нет сна. Его заменяет книга, музыка, компьютер, телевизор. Все, что помогает не думать…Забыться. Расслабиться.
Кофе, коньяк, сигарета. 4 утра. Все, теперь уже устали, можно попробовать ненадолго уснуть. А через два часа, собираясь на работу и глядя в зеркало на свое лицо, где вмeсте с бессонной ночью отпечатались все до единого прожитые годы…вздыхаем: возраст, куда денешься.
И, шаркая ногами по асфальту, плетемся на работу, которую отбываем так, как и полагается в нашем возрасте…

Но вот однажды…
Так всегда случаются все самые важные вещи: однажды…
Ты читаешь чьи-то слова в Интернете, или слышишь чей-то разговор. И оборачивается для тебя невинная фраза – откровением души. Трогает тебя, потому что именно этого созвучия слов ты ждал, чтобы понять для себя что-то главное…И вот кто-то посторонний вдруг говорит так, словно он заглянул глубоко в твою душу…
Удивился человек. Заинтересовался. Откликнулся.

И вот уже два посторонних человека, обременные возрастом и жизненным опытом, привыкшие не доверять особенно никому, они вдруг начинают говорить взахлеб друг с другом, до утра всю ночь, о самом сокровенном, и чувствуют, слoвно знали друг друга всю жизнь…Так знакомо и близко все, что говорит он, о чем думает она…Ты не одинок больше, человек. Вас двое. Две души, которые живут и чувствуют одинаково. Звучат на одной волне.

Вот, собственно, и все. Огонь зажегся, и он будет гореть вопреки всему. Потому что невозможно забыть уже, что такой человек Есть.
А глаза сияют, и все получается, и годы уходят с лица, по-молодому вдохновенного. А если ночью не спится – то от счастья, перехлестывающего через край – так полна душа. И возвращается вкус жизни, ее краски, по-новому приходит понимание музыки и стихов. Они созвучны мелодии сердца. Счастья.
Подарок жизни.

Categories
"Осенняя элегия"

Осенняя элегия. часть 3

moonnet1.jpg

Я не хочу ни думать, ни знать, что и как будет дальше.
Увижу ли я Вас когда-либо в жизни. И как долго мы будем вот так вместе, как сейчас. Даже это не так важно…
Важно, что Вы – есть!
Что я знаю это. Что мы встретились. И даже больше – я Вам бываю нужна.
И могу писать Вам письма, и получать ответ
…”

Продолжение Звездной сказки:

Люди всегда любят спрашивать, а что же случилось с героями потом.
И создаются длинные фильмы, которые зовут сериалами, чтобы рассказать о том, что же случается после счастливого конца.
Чаще всего это бессмысленно.
Потому что счастье существует для двоих. Как можно рассказать о счастье просто знать, что Он рядом, что можно коснуться Ее руки и узнать Ее улыбку, обращенную только к Нему. Нежность Его глаз…
Об этом рассказать невозможно…И невозможно – увидеть.
Но я все же немного попробую рассказать вам, мой любопытный друг, о том, что же было после…

Они вновь и вновь встречались на лунном мостике. Каждый день. И даже чаще, каждую свободную минутку. Потому что послать другу хоть несколько строк стало необходимостью. Это было похоже на соприкосновение рук…которые тянутся навстречу друг другу через звезды…чтобы коснуться друга хоть кончиком пальцев, ощутить родное тепло…
Передать нежность сердца легким прикосновением руки…

А художник, говорили, заболел…
Заболел Ею.
Потому что всюду видел он Ее.
Она с нежной улыбкой смотрела на него сквозь звезды.
Ласковый взгляд Ее согревал, как солнце.
А ветер касался Его разгоряченного лба, как обещанный поцелуй…
В морских волнах сверкали насмешливые искорки Ее глаз. А в звуках музыки Он слышал Ее еще незнакомый голос…
Повторявший самые нежные слова о любви…

Кто же – Она? Та, что стала целым миром?
Она – Любовь. Просто Любовь.
Когда она приходит, ее не сразу узнают. И не удивляются изменившемуся миру вокруг.
Просто – однажды вдруг стало светлее и праздничнее жить…
И на сердце – ожидание чуда. Уже ставшее Предвкушением Чуда.
Потому что не бывает любви без чудес…

Но бродили среди звезд и холодные ветры Сомнений, Жизненного опыта,
Трезвого рассудка.
Грозили разрушить звездный мостик. И разлучить Их навсегда.
Посеять холод в сердце. Погубить Любовь.
Через весь огромный звездный мир позвала Она: “Удержите меня!
Пожалуйста!”
И услышала в ответ: “Я удержу. Верьте мне. И никуда не отпущу.
Никогда.”
Испугались холодные злые ветры силы Его слов, Ее веры в Него.
Умчались прочь, чтоб никогда больше не вернуться.
Потому что эти его слова стали защитой всему хрупкому звездному миру.
Такая была в них сила, ласка, любовь…
Та, что строит звездные миры и охраняет любимых…
Как в сказке…или в мечте…

Молча стояли Он и Она на лунном мостике.
Но почему же молча?…
Говорили глаза.
Они улыбались, тревожились, грустили и ласкали.
Рассказывали обо всем. Молча. Не нужны больше слова.
Только вот так – заглянуть в глубину глаз и прочесть ответ…

Вы не верите, что так бывает?
Что же, ведь это была всего лишь сказка…
Что можно взять со сказки!
В нее можно только поверить.
И тогда она придет к вам.
Чтобы остаться.

“…Меня выпустили. Наконец-то. Я только что включил бук, а там – много-много писем! Это так здорово! Я их еще не читал, буду читать потом, когда меня, наконец, уложат на место и выдадут положенное. А сейчас просто хочу сказать, что все в порядке, еще неделю мне не велено даже ходить (это мне-то), и семейство строго за этим будет следить. Но лежать с буком на брюхе мне можно. Что я и буду делать, начиная с сегодняшнего вечера. А сейчас мне велено спать. Придется спать. Это входит в лечение. Хотя мне оно решительно не нравится, это занятие – спать.
А за окном – хмурь и дождик. Но это так прекрасно, когда ты видишь и хмурь, и дождик, и осознаешь, что ты – живой. Остальное – неважно. Ибо, когда меня привезли в клинику, я уже видел… Но про это – потом. Главное, что есть вы, есть ваши письма, есть все, и все это вокруг – прекрасно!
…”

“…Лежите, и спите, и если вам будет плохо спаться, я вам придумаю еще сказку, договорились?
Специально будет называться: Сказка для непосед.
Чтоб почитали и поспали.
У нас тепло, 24 градуса, солнышко, листья золотые, я сидела сегодня часа полтора на скамейке, и думала о вас. Так славно, мой друг, что можно знать, что вы – есть и думать о вас.
И – спасибо вам за то, что вы не оставили меня. Во все дни вы выполняли свое обещание: были рядом со мной.
Спасибо, что вы есть!”

“…Я теперь живу по режиму. И так еще минимум неделю. Минимум. А вообще мне дали понять, что если я в течение месяца буду вести себя хорошо, то было бы совсем здорово. А то они на меня обидятся и больше лечить не будут. Так вот.
Но я их не послушаюсь. В части компьютера.
Потому что не могу вам не писать.
Мне надо вам писать. Потому, что мне хочется вам писать. И я буду это делать.
Все, прогоняют. Говорят, надо лежать. Спокойно. Смотреть в потолок или спать.
Но я смотрю в потолок – а там рисуется рисунок моста.
Того самого моста, о котором вы написали. И я его тоже нарисую. А вся наша переписка хранится у меня на буке. Я потом все это соберу в один файл и отправлю вам – вот и будет это наша с вами книга. С картинками
…”

“…Мой милый друг, какое же это счастье – писать вам!
И получать от вас ваши милые письма.
И думать о вас…
Вот, теперь я тоже пишу и не могу остановиться. И не хочу.
А ведь я вам прежде не говорила, что мой любимый во все времена писатель – Паустовский. А ваш?
Что же вы любите больше всего, скажите?
Вот так: я люблю осень, черешню, синий цвет, медленно бродить под мелким дождиком по питерскому асфальту, картины Куинджи в Русском, поздно ложиться спать и поздно вставать…и еще многое…
А вы?
До свиданья, мой милый друг!
Пожалуйста, лежите, лежите, лежите!
И поправляйтесь.
А я всегда жду вас на нашем мостике.
Кстати, я ведь всего-навсего описала то, что вы нарисовали.
Там лунная дорожка, как мостик, и розовая. …”

“…А вы знаете, так здорово по утрам проснуться, а в ящике – письмо. Да еще такое хорошее, доброе. Значительно повышается самочувствие, знаете ли.
Ни рисовать, ни работать мне сейчас не разрешают. Ну да, разбежались… ну кружится голова, ну пальцы по клавишам не попадают, но это ж не повод!
Я очень люблю гулять по лесу. По сосновому. там, где пахнет хвоей и лежат шишки на рыхлой от иголок земле. Здесь есть такое место, и я, когда совсем поправлюсь, обязательно отправлюсь туда гулять. Лес и море – сочетание удивительно успокаивающее и умиротворяющее. Шумят волны, шумят сосны…
Воздух удивительно чистый и свежий. Сядешь на скале на берегу и смотришь. И ощущаешь, как вертится вокруг тебя земля. Особенно ввечеру, когда заходит солнце.

А наш роман еще не написан. Написано только начало, и то немножко.
Мы будем писать его долго-долго. И каждый по-своему. По-моему, получится весьма и весьма неплохо
До скорой встречи. А пишете вы очень даже здорово. Хотя и плохо очиненным карандашом. Но помните – даже плохо очиненным карандашом можно нарисовать шедевр…”