Глава 3.
Она лежала в больнице уже четвертый месяц. Слава Богу, обошлось – и когда врачи констатировали микроинсульт, это напугало всех так, что ее доставили в больницу в течение считанных минут.
Отдельная палата, тишина – такая, что слышен шум деревьев в больничном парке за закрытыми окнами. И все же, выздоровление шло медленно.
Она спала целыми днями напролет, и медсестры будили ее на обед, иначе она проспала бы и обед с ужином тоже. Врач говорил: последствие длительного переутомления.
Да и как ему не быть, если работать в последние два года приходилось по 20 часов в сутки, оставляя для сна всего лишь 4 часа…
Собственный бизнес требовал полного внимания, тем более, строительный, где каждый день приносил сюрпризы, ситуации, которые надо было срочно разрешать, конфликты и недоразумения.
Вот и случилось… Слишком долго было «не до себя» .
Ольга вышла из больницы в тапочках, вместо привычных 10-сантиметровых каблучков, с правой рукой, которая все еще не слушалась, так что, в первое время, когда она ехала в метро, приходилось держаться за поручень левой – и это было сущее мучение.
Дома было запустение…за время ее отсутствия кто-то из родных забегал лишь полить цветы, и все равно, они завяли.
В комнатах стоял тот самый запах, что бывает после приезда из отпуска или с дачи… Правда, полы были вымыты и вытерта пыль, окна тоже блестели, отражая лучи заходящего солнца, в холодильнике лежала какая-то еда, купленная, видимо, кем-то из родных.
Но покрытые пылью книги и бумаги лежали на тех местах, где их оставили почти полгода назад и напоминали о том, что случилось тогда…
Саша привез ее домой на машине, неловко потоптался, спросив, не надо ли чего, и уехал, заторопившись на лекцию в институте…
«Вот интересно, – как-то отстраненно подумала она, – он же холост и недурен собой, так почему же никогда в жизни у нее не возникало к нему не то, что влечения, но даже мысли не возникало о нем, как о мужчине…»
Саша и ухаживания – это казалось таким же невозможным, как полет на Луну.
Вероятно, то же самое чувство было и у него, потому что никогда он не делал ни малейшей попытки стать ближе к ней, никогда за все годы знакомства.
Что же…надо было начинать жизнь сначала: бежать…ах, уже нет – идти в магазин, заняться стиркой…потихоньку, конечно, как велел доктор.
Вечером, когда ушли навестившие ее родственники, Ольга подошла к окну, отодвинув тяжелую штору, посмотрела на реку.
У гранитного парапета стояла пара, держась за руки.
Они тихонько пошли вдоль набережной к Литейному мосту, и ей так вспомнилась та теплая осенняя ночь…и глаза Сергея, его теплые губы, пахнувшие табаком, то, как забавно он старался не уколоть ее своей жесткой бородой, оберегая ее щеки…
Его нежность, жадный и отчаянный взгляд, когда он смотрел в ее лицо… Нетерпеливые и ласковые его руки, сумасшедший бег их сердец – рядом… И то, как гулко звучали его шаги в парадной, когда он сбегал со ступеней, и оглянулся на середине пролета, улыбнувшись на прощание…
А она стояла, глядя ему вслед, с тяжелым чувством, словно он уходил от нее навсегда… Уходил легко…
Она встряхнула головой: это все потом.
И грустные воспоминания, и тоска …которая, как оказалось, никуда не ушла…
Боясь признаться себе самой, она ждала его, пока была в больнице.
Ждала, надеясь на чудо: вот дверь палаты откроется, и он войдет…
И все будет только хорошо – сразу, немедленно! Потому что – Он…
Потому что Он – услышал и пришел…
Но двери палаты открывались – и входила медсестра с уколом, или врач, или кто-то из родных. И всякий раз у Ольги было такое чувство, словно ее обманули…
И она перестала ждать…
Через несколько дней, придя в контору, Ольга встретила там только бухгалтера, которая почему-то тоже неловко смотрела в сторону, рассказывая ей о делах.
Ольга быстро выяснила, что за полгода ее отсутствия дела встали окончательно, что никто из ее компаньонов не смог – не захотел? – ее заменить, договора подрядов уже розданы соседним конторам, которые и доделали то, что она не успела перед болезнью.
И деньги, остававшиеся на счету, как бы растворились, ушли на уплату каких-то, вдруг образовавшихся, долгов ее компаньона, плохо занимавшегося делами, на покупку агрегатов для воплощения новой идеи Александра об организации самостоятельного производства строительных блоков.
Без нее он решил все самостоятельно. И – не потянул, конечно же.
Разобравшись со всеми делами, она жестко сказала пришедшему компаньону: « Я подписала бумаги о выходе из руководства компании и об отказе от собственности – в твою пользу. По состоянию здоровья.» Он засуетился: « Конечно же, тебе надо оправиться, но зачем так сразу все бросать? Дела подождут, а попозже мы начнем новый проект…»
« Без меня», – отрезала Ольга, – « Мне слишком дорого обошлась эта вся затея».
Денег, что ей достались после окончательных расчетов, хватило бы не более, чем на несколько месяцев скромной жизни.
Все. Все надо было начинать заново, всю жизнь.
Только вот, как…
О работе с компьютером можно было забыть: сжатая в кулак рука разжималась сама, пальцы плохо держали даже ложку…
Правда, врачи обещали, что после процедур через несколько месяцев подвижность и чувствительность восстановится. А пока – пенсия по инвалидности. В 36 лет…
И полное одиночество. Все, кто звонил прежде ежечасно, исчезли.
А тот, с кем уже виделась прочная совместная жизнь, навестил в больнице лишь раз.
И Ольга, увидев на его лице смесь недоумения и какой-то брезгливой жалости, уже не строила иллюзий. Все было понятно.
Нет, не было ни слез, ни сожалений. Одна пустота. Гулкая, в которой, словно в вакууме, замирало сердце: чем жить…?!
Она много ходила по Питеру в эти дни.
Смотрела на толпу людей вокруг, счастливых и не очень, радостных и сердитых, разных.
И никому не было дела до того, что ей нечем и незачем жить…
В один из дней она забрела в Спасо-Преображенский собор – один из красивейших в Питере. Ограда, составленная из цепей и пушечных стволов, прерывалась незаметной калиткой позади храма. Ольга вошла через нее по тропинке, усеянной опавшими листьями. Под ногами лежали желуди – красивые, глянцево-коричневые, потрескивали, когда она наступала на них.
Потому уже, выходя из храма, она привычно перекрестилась на образ над входом и пошла посидеть на скамейке у ограды, под деревьями: так спокойно и легко было на душе, впервые за много месяцев.
На другой край скамьи подсел мужчина, очень скромно, если не сказать бедно, одетый, со светлой бородой и спутанными светлыми волосами.
Поклонившись ей, он заговорил со странной старомодной учтивостью. Об осени. О тепле. О том, что прислуживает в этом храме, после того, как его лишили сана священника. Почему – из-за развода с женой.
Он сам отвечал на незаданные вопросы, говорил – как-то легко, ненавязчиво, и он тоже был частью вот этой легкости и ясности в ее душе…
« Не думаю, чтоб это было хорошо – жить с человеком, который тебе чужд духовно, Вы не находите?» – говорил он. Она смотрела на него и слушала молча, похоже именно это ему и нужно было.
Ольга просидела с Алексеем часа полтора, не заметив времени. Так же незаметно она рассказала ему свою историю, и он нашел какие-то очень добрые и нужные слова, чтоб поддержать ее.
Она часто заходила потом в собор. Иногда встречалась там с Алексеем, они подолгу беседовали, и он, улыбался, называя ее мысли о религии «модерными взглядами». Он рассказывал о своей жизни, путешествиях – он много ездил, бывал и за границей, хорошо владел несколькими языками. Ей было так спокойно с этим человеком, чисто и тихо, как бывает вот таким вот осенним днем. Воздух прозрачен, тих и прохладен. И так хочется верить в то, что все еще сбудется…
После разговоров с Алексеем ей становилось светлее и просторнее жить…
Через несколько месяцев он исчез, и Ольга никогда более его не встречала, а спросить о нем у священника в соборе – просто постеснялась.
И жалела о том, что вот, ушел человек навсегда из ее жизни…
Просто – человек, скользнувший по краю ее жизни, и все же – запомнившийся навсегда.
