Category: Рассказы

Я знаю, почему мне не понравилась Испания, почему Барселона была тесным и душным городком, жарким и неуютным.
Почему скучными и пыльными были улицы, а Саграда Фамилиа – просто творением из песка, которое, кажется, сейчас рассыпется, растворится под горячим дождем – горячим, как и все в этой стране, в этом городе.
Почему ненастоящими оказались полные туристов улочки старого города, где все – на продажу, и лениво-снисходительные голоса приезжих звучали, как будто приценивались к этому городу, к окружающим.
Почему чувствовалось противостояние, а не покой жарким днем, когда закрыты все магазины и кафе – странное слово «сиеста».
Звучит завораживающе, правда? А на самом деле, очень неудобное время, когда на хорошо прожаренной улице негде купить даже воды.
Я знаю, почему все было – так.
Потому что – без Вас.
КАК Вы мне нужны, как сильно Вы мне были нужны там, на этих жарких улицах, как мы могли бы вместе болтать, смеяться, глядеть по сторонам и пить из фонтанчика на улице, пугая друг друга инфекциями, затаившимися в этой воде!
Вы…Вы..Только Вы…!
И небо станет синее, и легче дышится в душном метро с бесчисленными переходами по бетонным коридорам, кое-где украшенным рекламными плакатами.
КАК иначе все было бы, если б были Вы…
Вы не понимаете….
Если б не мысль о Вас, о том, что Вы – есть, что помните обо мне – я ничего не хотела бы. Совсем.
Как бессмысленно и ненужно я жила – без Вас.
Какой бессмысленной и ненужной я бываю, когда Вас нет.

Она стояла у окна кухни, глядя во двор. Ее ребята помахали ей рукой, все трое – взрослый и малыши. И весело побежали к калитке. И вдруг…Взрыв?! Что-то темное закрыло горизонт, клуб дыма или пыли?…Она выбежала во двор, догнать своих…успеть…Все вокруг разом потемнело, раздался грохот…чернота…

Oльга снова проснулась усталой. Словно и не ложилась.
Опять Этот сон!
Он снится ей почти всю жизнь.
Еще девочкой Ольга просыпалась со странным ощущением, что вот только что она была взрослой, шла по улице на работу, что-то стряпала у себя на кухне. Ощущала себя взрослой женщиной во сне. Это было странно – и неприятно.
Потом она привыкла, и уже с любопытством ждала, а что же будет дальше. Как в кино – а чем удивит следующий эпизод. Но ничего особенного не было: повторялись обычные сцены обычной жизни. В местах, где она никогда не бывала. Маленький душный городок, заросший деревьями.
Она, родившаяся в Питере, никогда и не бывала в таких.
Да ее семья вообще никогда дальше Гатчины и Петродворца не ездила. Снимали дачу из года в год, у знакомых, в маленьком домике неподалеку, так что можно было пешком дойти до городского трамвая. А южная жара ее родителей не привлекала: они считали, что можно хорошо отдохнуть и рядом с домом, тем более, что и море – вот, рядом.

Когда ей исполнилось 17, приснился тот сон…Самый трудный.
Страшный. Она не понимала, не знала, что же произошло, но знала точно, что случилось что-то очень страшное – совсем.
И что все перестало существовать После…
После чего?!…

Сны повторялись с периодичностью несколько раз в год, иногда чаще, иногда несколько месяцев их не было и она забывала о них.
Из каждого, как из новой серии кинофильма, она узнавала новые подробности «своей» жизни – Там.
Как выщерблены плиты старого тротуара, по которому она бежала к себе на работу. Ее пепельные волосы подпрыгивали на плечах, на ногах белые босоножки – такие, с множеством мелких ремешков и высоким устойчивым каблучком, по старой, видимо, еще 50-х годов, моде…
Липы – а она точно знала, что это липы – старые и раскидистые, заслоняли тротуар от солнца, цвет осыпался на дорожки. Южное солнце светило ярко уже в эту ранннюю пору.
Южное…Значит, это было на юге?
И эти каменные старые дома, белые, с белеными толстыми стенами, двух-трехэтажные…

Ольга никогда не бывала в таком городе. Она и сама никогда не ездила на юг:врачи не советовали.
Не видела этих абрикосов, вишен, падающих прямо на тротуар. И беспощадного солнца, выбелившего плиты мостовой – тоже старой, с выбоинами и щербинами.
И – каждая щербинка была знакомой, как с детства.

В другой раз она видела себя на «своей» кухне: маленькой, уютной, с удобными шкафчиками и полками – явно не из магазина, а сделанными кем-то. Кем?!
С передником в ромашках, стареньким, мягким. Такими же прихватками-рукавичками на гвоздике. Со старой разделочной доской, усеянной вмятинами и порезами от ножа, керосинкой – тоже неновой, но блестящей. Она готовила что-то на ней, часто поглядывая во двор, где играли дети – мальчики. Двое. Значит, у нее дети?
Окно было высоко, и она почему-то знала, что живет на втором этаже небольшого дома – трехэтажного, обнесенного невысокой оградой с калиткой в ней. И она часто поглядывала на калитку, успеет ли с обедом к приходу мужа…

Во сне она проживала чью-то – не свою – жизнь. И эта жизнь была проще, яснее, понятнее и радостнее, чем та, которую Ольга вела сама…

Ей исполнилось уже 34, родители ушли рано, и Ольга жила одна в темноватой квартире на Литейном, с высокими потолками, старой мебелью – еще бабушкиной, которую ее родители завещали ни за что не выбрасывать, картинами на стенах – копии, но хорошие. Квартира – слишком просторная для нее одной, пугала ее своей гулкой пустотой, и Ольга охотно ездила в командировки. Ее так же охотно туда посылали – кому еще захочется мотаться по стране, жить в гостиницах. Домой хотелось, но, возвращаясь, она чувствовала ту же гулкую пустоту, которая, казалось, проникала и в душу…

Однажды Ольгу послали в командировку в маленький южный городок.
Поезд подошел к вокзалу – старому, каменному, прочному.
Она вышла из вагона, подхватив нетяжелую сумку, прошла через металлическую калитку на привокзальную площадь, нешумную и жаркую, какую-то белую от палящего июньского солнца.
Торговки с маленького базарчика под тентом рассказали ей, как пройти до гостиницы. Говорливая женщина объясняла с удовольствием, улыбаясь, платок у нее на голове сиял белизной, и все вокруг казалось таким приветливым и странно знакомым. Даже вот этот яркий южный базарчик с первыми ягодами, зеленью, цветами.

Ах, какие там были цветы – розы, необыкновенной величины, раскрывшиеся, как блюдца, они пахли совсем одуряюще и капельки воды на них висели и переливались.
«Потом обязательно куплю», – решила Ольга и направилась в указанную сторону.
Странное чувство нереальности не оставляло ее.
Словно она уже была тут когда-то…
Вот сейчас свернет за угол, а там такой купеческий особнячок, нижний этаж у него деревянный, и синей краской покрашен, а верхний каменный, беленый. Она свернула – и чуть не вскрикнула: да, особнячок стоял, правда, зияя пустыми окнами – дом был расселен, ждал, пока сломают. Вон, уже и техника стоит рядом, подогнали кран.

Настроение испортилось. Уже не глядя по сторонам, она вошла в маленькое здание гостиницы, заполнила карточку, получила ключ и поднялась на второй этаж. Окна комнаты выходили на задний дворик, заросший зеленой травой и деревьями.
Было тихо и как-то томно, что обычно бывает в июньский жаркий полдень.

Комната оказалась прохладной, немного сумрачной. В распахнутое окно тянулась ветка с листьями и плодами. Ольгда пригляделась: да это орех. «Грецкие орехи под окном – волшебство», – засмеялась она. Правда, совсем еще крохотные.
Но какой контраст с только что оставленным ею Питерским хмурым небом, откуда вопреки всем погодным предсказаниям, едва не начал сыпаться снежок.
Так, надо что-то купить на ужин, да и пообедать заодно. На работу завтра, с утра, она уже позвонила, ее ждут.
А сегодня – погуляю по городу.

Ольга любила бродить по незнакомым городам, куда заносила ее командировочная судьба. Не спрашивая улиц, достопримечательностей. Просто – бродить и наблюдать за чужой – такой совсем Другой – жизнью.
В Питере она жила одна. Никто не ждал ее дома, незачем было торопиться, звонить или срочно бежать домой. И дома были лишь телевизор, книги – и тишина: в старом доме дореволюционной постройки звуки почти не доносились сквозь толстые стены.

Она пошла бродить по городу, и он казался ей все более и более уютным, родным и знакомым, как ни странно. Приветливая немолодая женщина в почти пустом кафе принесла ей вареники с картошкой, холодный кислый кисель и присела за соседний столик, где пили пиво двое мужчин, немедленно сказавших Ольге: «Доброго здоровьичка!» и отсалютовавших ей пенными кружками.
Они зашептались, потом официантка подошла к Ольге и спросила: « Вы приезжая? Издалека?»
Ольга ответила, что в командировке, на несколько дней, на местный завод, что она инженер из Ленинграда.
– А у нас никогда не бывали? Что-то, мне ваше лицо знакомо. Родичей у нас в городе нету?
– Нет, я здесь впервые. А все родные живут в Питере.
Женшина со сомнением оглядела ее всю: пепельно-русые волосы лежали на плечах волнами, чуть подкрашенные темные глаза, легкое летнее платье и белые босоножки на ногах, кофточка лежит на соседнем стуле.
-Сдается мне, что я Вас видела раньше…А может, похожи на кого…
-Да, – откликнулся мужчина с пивом, – похожа! Да…погоди…А не Семеновых ли родня?
– И верно, – подхватила женщина, – точь в точь, их старшая дочка, ну одно лицо.
Даже родинка на виске.

Ольга машинально коснулась виска, там у нее и впрямь была маленькая темная родинка. «Нет, я не знаю никаких Семеновых, да и у Вас впервые. Спасибо, все было вкусно», – вставая, проговорила она. Ее странно тревожил этот разговор и хотелось его прекратить.

Она пошла по залитой солнцем улице. Неподалеку был универмаг, тоже маленькое старое здание. Такое чувство, что город состоит только из старых домов, – усмехнулась она про себя. Но нет, вон там, вдалеке видны высокие здания, девятиэтажки, типичные для любых городов. И краны – стройка в разгаре.

Встречные иногда здоровались с ней, чему она не удивлялась за долгие свои поездки: в маленьких таких вот местечках люди приветливы и могут здороваться даже и с посторонними.
Она ловила на себе любопытные взгляды прохожих, видимо, знавших друг друга. Сидевшие на скамейках под деревьями пожилые люди улыбались ей.
Все было…как-то уютно, домашне.
И знакомый тротуар, мощеный старыми плитами, выбеленными солнцем, был странно знакомым. Каждая выбоинка…
У Ольги заболела голова и она вернулась в гостиницу.
Ночью начался дождь. Она не закрыла окно и в него залетали брызги, листья шумели от ветра и все это не тревожило, нет… Было удивительно покойно, легко… Как в детстве. И она снова заснула, так и позабыв закрыть окошко.

Наутро она пошла на завод. Проходная была крохотной, вахтер сквозь очки рассмотрел ее командировочное удостоверение, позвонил куда-то и выписал ей пропуск.
– К родне направо, – улыбнувшись сказал он.
– К какой родне?! – удивленно спросила Ольга.
– Ну как, к какой, к Семеновым. Сама в бухгалтерии, там, направо здание, а он в цеху.
Вы же к ним приехали?
Ольга растерянно сказала: «Но я никаких Семеновых не знаю!»
Вахтер внимательно на нее посмотрел. «Ну, тогда извиняюсь, бывает. Похожи Вы на них здорово, вот я и подумал… Заводоуправление прямо».
Она поблагодарила и, раздосадованная странной репликой, вышла на заводской двор.

Весь день она занималась делами, разговаривала с технологами, смотрела журналы техпроцесса, сменные журналы.
Да, тут работы хватит, придется еще несколько дней посидеть…
Ей выделили маленькую комнатку в одном из цехов, куда доносился шум работающих машин, с письменным столом и стулом, где лежали все ее нужные бумаги, графики и планы.
Вечером, уже усталой, с гудящей от жары и напряжения головой, она вернулась в гостиницу, прилегла на кровать, прикрыв глаза.

Она шла по каменным плитам, где каждая выбоинка была ей знакома с детства. Она даже улыбнулась, вспомнив, как бежала по ним в школу, перепрыгивая через знакомые трещинки. Белые босоножки на высоком каблучке ступали легко, утро только наступило и было прохладно, липы пахли сладко и томно, и она подумала, что надо будет забежать в магазин за сметаной для окрошки. Николай любит. Да и ребята набегаются и захотят холоднененького.
Она подошла к сберкассе, привычно открыла дверь, поздоровалась с уборщицей – Паша всегда убирала рано, и к ее приходу уже пахло свежевымытыми деревянными полами, клевером из открытых окон, душистым липовым цветом.

Ольга проснулась с колотящимся сердцем.
Снова этот сон – но никогда еще он не был таким подробным и ярким…
На улице смеркалось. Она досадливо подумала: нельзя спать на закате, голова разболится. Народная примета всегда себя оправдывала.

В дверь тихо постучали.
– Кто там? Войдите, – отозвалась Ольга.
Вошли двое – пожилая женщина и мужчина с палочкой, постарше ее.
-Вечер добрый, – поклонилась женщина. – Мы до Вас.
Ольга удивленно сказала: «Конечно, прошу Вас, проходите, садитесь»
Они не сели, как-то странно…жадно и тревожно ее рассматривая.
Ей стало не по себе.

-Простите, чем я могу помочь? – и осеклась.
Мужчина первым заговорил: «Извините, что мы Вас беспокоим, но люди сказали… Ну словом… Похожи Вы очень на одну нашу родню. Вот, мы пришли порасспросить. Не обижайтесь, бывает же.»
– Да, конечно, – растерянно проговорила Ольга, – Но поверьте, у меня здесь нет никаких родных. И не было. Моя семья из Ленинграда. И я там родилась, и мама, и бабушка. Словом, я всех знаю, никогда в этих местах у нас не было родственников.»
«Извиняйте тогда, коли зря побеспокоили…», – проговорил мужчина и повернулся к двери.
Но тут заговорила женщина: « Мы хотели Вас пригласить…Может, пойдете к нам в гости. Ну что Вы тут одна сидеть будете, весь вечер, тут даже телевизора у Вас нет. Пойдемте, что Вам одной тут куковать».
Мужчина поддержал: «И верно, пойдемте. Сестра моя Надежда, она правильно говорит: ну что одни будете сидеть. А меня зовут Петр Семенов. То сестра моя – Надежда Семенова, по мужу Николаенко будет, значит. Тут нас, Семеновых, полгорода, не меньше». Сестра его стеснительно протянула руку: «Надежда», – и кивнула на брата , – “Не слухайте его, скажет тоже: полгорода. Правда, вся наша родня испокон веков тут живет. Деды-прадеды. Пойдемте, правда, посидите, как раз у нас сегодня родня собралась. 22 июня завтра. Вспоминаем своих…»

Сама не понимая, зачем, Ольга согласилась. Пока ее новые знакомые ждали в вестибюле, она быстро переоделась, захватила сумочку и сбежала по лестнице, уже ругая себя: куда идет, зачем! Она никогда не любила посиделок с водкой, песен «Хаз-Булат удалой» хором и густой табачный дым, приправляющий все блюда таких вот праздников. Пьяное веселье ее раздражало, как и приставучие подвыпившие кавалеры. Да и не было у нее в Питере подобных знакомых.

Нет, она не боялась идти с незнакомыми людьми. Да в этом городке, казалось, и не было незнакомых: во всяком случае администраторша – пышная дама с густо насиненными веками – по-дружески попрощалась с ее спутниками, а Ольге сказала, чтоб та погромче стучала, если вернется поздно: она откроет.

Шли медленно, мужчина расспрашивал ее про Питер, про завод, женщина молчала.
Скоро повернули к маленькому домику, окруженному деревьями, в палисаднике стояли высокие мальвы, перед забором была приделана удобная скамеечка.
Калитка была настежь, во дворе, у летней беленой печурки с высокой трубой возились несколько женщин. Мужчины – в рубашках, ярко белевших в сумерках, курили у палисадника.
Все замолчали и, как по команде, повернулись к ним.
Ольга, почему-то робея, ступила за ограду.
Все молчали, глядели любопытно. И только старушка, сидевшая на лавочке, вдруг поднялась и вскрикнула: «Оля!»

Ольга схватилась за горло, испугавшись. Народ кругом зашумел, казалось, их стало еще больше. Старушка подошла к ней, схватила за руку – цепко. Она глядела ей в глаза, будто искала что-то в них…
Надежда подошла, отстранила старую женщину: «Мама, ну подумай, как она может быть Олей. Ей сколько лет-то!»
Старушка обмякла как-то, отпустила Ольгу.
-Да, верно…Лет-то сколько прошло. А как одно лицо! Ты чьих, девушка?

Надежда обняла Ольгу за плечи, повела знакомить с женщинами.
– Не обращайте внимания, мама у нас совсем стара, а все, что перед войной было, помнит. Вот и чудится ей. Извините ее, напугала Вас.
-Нет, ничего, – все еще сдавленным голосом проговорила Ольга.

Ее знакомили с женщинами и мужчинами, она пожимала чьи-то руки, гладила чьих-то детей по головке, улыбалась и кивала.
Ей было…странно. Ольга не привыкла к таким вот большим семьям: ее родные погибли в блокаду, отца и мать еще детьми вывезли из Ленинграда. Потом они выросли и вернулись туда же. Но родственников у них было мало. И таких сборищ семейных …нет, пожалуй, она никогда и не видела.
А тут…она чувствовала себя до странности тепло и легко. И старушка, напугавшая ее сначала, уже казалась своей и знакомой.

Сели за стол – все было красиво, вкусно и все – домашнее, особенное. В графинчиках была водка и домашняя наливка, рубиново-красная, розовая, желтая – по цвету ягод, из которых ее делали, как шепнула не отходившая от нее Надежда.

Налили рюмки и пожилой мужчина поднялся за столом. Сразу стало тихо.
– Мы сегодня собрались, чтоб помянуть тех, кто погиб в Отечественную. Всех наших родных. И незнакомых. На фронте и здесь, в тылу. Всех, кто ушел безвременно. Да будет вечная им Память!

Все выпили молча. Ей что-то положили на тарелку, Ольга ела, не чувствуя вкуса, взволнованная этой короткой и такой..от сердца идушей речью.
Налили по второй, народ заговорил, зашумел, ветераны вспоминали фронт, пожилые женщины – свое: как трудно было выжить в войну, поднять детей, как ждали с фронта мужей и отцов…

И тут заговорила снова старушка – Прасковья Ивановна. « Вот смотрю на тебя, детка, и вижу свою подругу Ольгу, как живую. Точь в точь, ты», – обратилась она к Ольге.
– В сберкассе она работала. А я там же, уборщицей. Училась в мелиоративном техникуме перед войной и убиралась, по утрам, значит.
Все притихли, слушая ее.
– А потом, в первый же день налет был. Бомбили нас. Тут, рядом, аэродром же был, военный. Ну нам и досталось, тоже. Дом, где Оля жила, разбомбило сразу, утром. Всех накрыло, всю семью. Детишек, мужа…Родня она нам была, муж ее мой троюродный брат был.

Ольга замерла…
– Николай…, – вымолвила она…
«Да, Николаем звали», – удивилась старушка. – «А ты откуда знаешь?»
И Ольга начала говорить. О странных снах, посещавших ее с детства. О женщине, которой она была – и не была. О подробностях ее быта…

В комнате стояла такая тишина, что слышно было залетевшего на огонек комара под потолком…

Даже те, кто успел захмелеть, протрезвели и смотрели на нее…со страхом.
Надежда поднялась и принесла альбом с фотографиями.
– Покажи их на фото.
Ольга перелистнула несколько страниц… На большой фотографии прямо сидел молодой улыбающийся мужчина, на коленях у него два мальчика в матросских костюмчиках, рядом стояла женщина в белом платье с очень знакомым лицом…
И еще одно фото – она в фате, головой склонилась к его плечу.

– Вот они, – глухо сказала Ольга. – И вот еще.
Она указала на тусклое фото жилого дома, трехэтажного, обнесенного невыской оградой с калиткой в ней.
– Вот это окно, на втором этаже. Это там…

Альбом переходил из рук в руки. Старушка гладила ее руку и крестилась.
Женщины плакали. Мужчины курили, жадно затягиваясь…
Заговорил тот высокий немолодой человек, что был тамадой.
– Не знаю, дочка, как так могло случиться. Но Бог тебя к нам прислал. И ты нам теперь родня. По душе и по крови.
Он подошел и трижды ее расцеловал. Все зашумели одобрительно, потянулись к ней, целовали, хлопали по плечу, жали руки…
И Ольга сама плакала и улыбалась, чувствуя себя – Дома. В семье. Своей.
И еще – благодаря Ту Ольгу. Что привела ее к своим, сделала ее близкой этим удивительным и уже родным людям.

—————

Она ехала в поезде обратно в Ленинград. В купе крепко пахло домашней деревенской снедью, яблоками – прошлогодними, вареньем. Все это было в громадной корзине, которую приволокли перед отходом поезда ее новые родственники – а как иначе назвать этих до боли близких людей…
Они бежали за вагоном, махали, показывали жестами, чтоб звонила, приезжала – все, что уже сотни раз было сказано на перроне. И она плакала, точно и впрямь прощаясь с родней.

– В отпуск ездили? – приветливо спросила соседка по купе. Она и ее муж занимали две полки напротив. Еще одного своего соседа она пока не видела – ушел завтракать в вагон-ресторан.
-Нет, в командировку, – машинально ответила Ольга, доставая носовой платок.
– Сколько у Вас родственников, Вы из этих мест, да? – не отставала женщина с обычным любопытством путешественников поездов дальнего следования.
Она налила Ольге минералки: “Пейте, что Вы так расстраиваетесь, еще приедете, здесь отдыхать чудесно. Вот мы с мужем каждый год ездим».
– Нет, это не родные…-тихо сказала Ольга. И, совсем неожиданно для себя самой, она начала рассказывать эту – совсем неправдоподобную – историю…
Она не замечала ничего вокруг, вновь погрузившись в воспоминания, перебирая заново все, что пережила за последние странные дни….

– И вот все они меня и провожали…, – закончила она и только теперь заметила, что в раскрытых дверях купе стоит проводница, подперев щеку ладонью, и плачет. Что в коридоре столпилось еще несколько человек, а на соседней полке сидит мужчина, светловолосый, со светлыми же прозрачными глазами и спокойной, располагающей улыбкой. Он улыбнулся и протянул ей воды: «Намучались Вы…», – с необидным сочувствием сказал он. И вот от этой его тихой жалости Ольга нежиданно для себя разрыдалась, да так, что не могла остановиться. Кто-то предлагал валидол, кто-то нес воду, проводница принесла чаю… А она все плакала и плакала на плече у своего попутчика.

Соседка достала из чемодана бутылку дорогого коньяка. В ответ на укоризненный взгляд мужа сказала: «Давайте, помянем всех, кто ушел в те страшные времена….Всех родных и неродных. Но близких.» И все, кто столпился рядом, послушно приняли принесенные проводницей стаканы. Выпили молча. И молча же разошлись. Кто, пожимая Ольге плечо на прощанье. Кто – просто кивнув.

Измученная Ольга заснула, как только погасили свет в вагоне. Утром поезд уже подходил к Бологому и проводница будила заспавшихся. Кроме нее…
Она проснулась, соседка уже пила чай и приветливо с ней поздоровалась. Светловолосого мужчины не было. «Сошел часа 3 назад, тихонько, чтоб Вас не будить», – сказала соседка.
Ольга умылась, выпила принесенного чаю, собрала вещи. И удивленно посмотрела на бумажку под подушкой: записка?
Там было: « Я счастлив, что встретил Вас. Если моя жизнь понадобится Вам – только позовите. Мой адрес, телефон. Николай.»
Ольга прикрыла глаза. Так не бывает. Но так – есть!
Жизнь продолжается…
Всегда.

—————-
От автора.
Это не фантазия.
Эти сны снились мне с юности, я на самом деле видела все, что описала в повести.
Вот только встречи такой – с родственниками – конечно же, не было.
Я не знаю, как и почему мне удалось увидеть кусочек чужой, уже ушедшей, жизни.
Но я знала, что мне надо написать об этом. И я написала.

Светлому человеку и другу – Sonnchen (Елене) посвящаю этот рассказ.

Все это было так давно, что сейчас уже кажется далекой и неправдоподобной историей – как сон.
Я тогда работала директором крохотной компании, начинающим, конечно, как и все в то смутное и странное время, сейчас называемое Перестройкой.
Странное слово, кстати – Перестройка. То есть, изменение того, что построено или строилось, так? Изменяли тогда все – взгляды, деньги, людей, судьбы, страны…безвозвратно. А любое изменение есть боль и страх – теряешь уже сейчас, а вот приобретаешь – в будущем. И – на самом ли деле приобретаешь, а не уходит ли что-то важное безвозвратно…

Но тогда мы все были молоды, сильны и без страха смотрели на генеральный ремонт своей страны. И жизни.

Тихая улица, затерянная среди широких питерских проспектов, заросла большими тополями. Пух лежал всюду, садился на волосы, влетал в раскрытые окна офисов, которые приютил один из доживающих свои дни исследовательских институтов.
Ольга сидела на краю стола – рядом с директорским, и, смеясь, говорила о делах отчаянно краснеющему молодому директору – одновременно хозяину фирмы.
Он отводил глаза, соглашался на все, о чем его просили – или приказывали?
Сотрудники его забегали с внезапно возникшими срочными делами: как всегда, когда Она приходила к начальнику – посмотреть и посмеяться тихонько…ну и, конечно же, полюбоваться ножками гостьи, в туфельках на высоченном каблучке.

Она звонко прощалась с ним у открытой в приемную двери: « Всего доброго, Володечка Николаевич!» Только она осмеливалась так его называть, от чего Владимир – плотный, немного неуклюжий в своем парадном костюме с галстуком, слишком тесно затянутом на его широкой шее, совсем терялся, краснел, и со смешанным чувством сожаления и облегчения закрывал за нею двери.
А потом долго глядел ей вслед через оконное стекло, стягивая проклятый галстук, которые он никогда не умел носить. Надевал, когда приходила Она…

Они были партнерами по нескольким сделкам, и эта легкомысленная дамочка, как ни странно, имела железную хватку и дотошность опытного предпринимателя.
А потом … потом дела затянули его и ее, все реже они перезванивались и о ней уже забыли даже дотошные дамы в его офисе.
——————-
Прошло 15 лет…
День был трудный, суматошный: начиналась сессия в институте, и Ольга пришла домой совсем обессиленной. Поток студентов, желающих сдать «хвосты», занятия с «вечерниками», заседания кафедры… Некогда было даже толком пообедать, только чашку кофе с бутербродом удалось перехватить за весь день.
Сбросила туфли в прихожей, включила чайник, поставила разогреваться поздний ужин/обед. Зазвонил телефон. Она неохотно подошла: «Слушаю».
«Это Ольга?» – прозвучал незнакомый мужской голос.
«Да, я слушаю Вас», – с недоумением ответила она.
Голос в трубке замолк…слышалось только чье-то тяжелое дыхание.
«Я слушаю», – нетерпеливо напомнила о себе Ольга. На кухне кипел-разрывался чайник, пахло разогретым мясом – ужин был готов.
«Ну же, говорите!» – нетерпеливо воскликнула она.
Мужчина в трубке прокашлялся старательно. Наконец он сказал: «Я не знаю, как Вам объяснить…Я Владимир. Вы меня помните?»
Она стояла, перебирая в памяти всех знакомых… Может, студент…Или нет, конечно, кто-то из знакомых преподавателей…
«Знаете, я сейчас на минуту отойду, выключу чайник, и тогда поговорим, хорошо?»- попросила она, выигрывая время…Да кто же это, неудобно как-то даже…
Вернувшись, она снова взяла трубку: «Вы еще здесь?»
« Да, конечно. Ну, вспомнили? Ну же…Вы приходили к нам в офис, мы занимались строительством. 15 лет назад, забыли?!» – голос звучал взволнованно и горячо.
Она постояла, вспоминая…15 лет! И он хочет, чтоб она помнила всех, кого встречала за эти годы…Хотя…
«Подождите…Володечка…кажется..Иванович!» – уже радуясь, оттого, что вспомнила, воскликнула она.
«Николаевич, но это неважно!» – так же радостно, даже ликующе, отозвался мужской голос, – «Ну, слава Богу, не забыли!»
– Но как же Вы меня нашли, через столько лет! Неужели помните?!
«Да я Вас никогда не забывал! Я уезжал, несколько лет работал не в России, потом вернулся – Вас уже не было, фирмы Вашей тоже. Сказали, она закрылась, аренда прекращена. Я искал Вас несколько лет, не верил уже, что найду. В адресном справок не дают без точных данных, а я – ни отчества, ни года рождения…Случайно отыскал Вашего бывшего сотрудника, он мне помог, и я сел обзванивать всех, кого мне дали по списку в адресном бюро. И вот…шестой звонок – счастливый…!» – все тем же ликующим голосом рассказывал он, захлебываясь от непонятной ей радости: она едва помнила этого человека.

« Да, удивительная история», – вежливо сказала она, чувствуя, как ей хочется просто закончить этот странный разговор, сесть за стол, поесть, выпить чаю и спать – завтра в 8 утра на работу, надо принять зачет у 2-х групп…а тут старый знакомый, сейчас будем полночи вспоминать, кто, где и как…Нет, это хорошо и интересно, но не в 11 вечера после трудного дня.
Мужчина в трубке, видимо, почувствовал что-то: « Я звонил раньше, но никто не подходил к телефону, извините, что я так поздно. Вы только что пришли?»
«Да, я же преподаю в институте, сейчас время зачетов, так что прихожу поздно, – отозвалась Ольга.
– Вы живете одна, как прежде?
«Да, все по-старому», – сдержанно ответила она, но мужчина радостно сказал: « Да, я понимаю, Вы устали, конечно. Вы поздно ложитесь обычно? А знаете, давайте, пойдем с Вами куда-то поужинаем? » – предложил он неожиданно.

Сам разговор был странным, за окном было совсем светло – питерской белой ночью, так что, вопрос прозвучал так же необычно.
– Я сейчас устала очень, да и поздновато из дому выбираться в такой час, мне кажется. Давайте, как-то в другой раз, хорошо?
– Знаете, давайте Вы сейчас вот посидите, отдохнете, а потом мы просто в кафе неподалеку пойдем с Вами выпить кофе, хотите? Я тут, недалеко от Вас, на Петроградской.
Ольга немного растерялась – в ее планы совсем не входило куда-то идти на ночь глядя, да еще с человеком, которого она очень смутно помнила: виделись лишь широкие плечи, мешковато сидящий коричневый костюм и пунцовый румянец на щеках, как у школьника.

-Пожалуйста! – попросил он. «Я так долго Вас искал, что ждать до завтра, пока мы увидимся, просто не смогу. Тем более, мне надо Вам что-то сказать – серьезное.»

– Ну хорошо, – удивляясь сама себе, проговорила Ольга. « Давайте, через 15 минут я выйду к мостику у «Кронверка», знаете?»
– Да, да, конечно, буду Вас там ждать! – радостно отозвался мужчина и положил трубку.

Ольга рассеянно налила себе чашку чаю и сделала бутерброд. Куда, зачем она пойдет, на ночь глядя, когда хочется уже только в душ и спать!
И все же…все так же, удивляясь себе самой и смеясь, она накинула легкий плащ и вышла на улицу.
Было светло – не, как днем, а что-то, вроде легкого тумана, марева висело в воздухе. И ночь – не ночь, и день – не день, а, скорее, рассвет у озера в лесу…

Она вышла к Неве. По одну сторону от моста был еще виден красный закат, но с другой – уже поднялась бледная, словно под водой сидевшая, луна.
У мостика стоял мужчина с охапкой цветов в руках, который бросился к ней навстречу, как только увидел. «Слава Богу, я волновался, что Вы раздумаете», – по-мальчишески взволнованно сказал он, протягивая ей сирень. Это не был букет, а на самом деле, охапка, которая едва поместилась у нее в руках.
Он стоял перед ней – и тот же запомнившийся румянец пылал на его щеках…
Сорокалетний мужчина краснел, как школьник, и черные глаза его сияли: «Вы совсем не изменились, я узнал бы Вас в любой толпе!»

Ольга была растеряна. Да, она вспомнила его, и то, как она дурачилась тогда, посмеиваясь над ним, потому что чувствовала по-женски, что она ему нравится.
Но столько лет…
От густого запаха сирени, от чудовищного по размерам букета в руках, от его искреннего, нескрываемого восторга у нее закружилась голова…
«Погодите, но мы не можем пойти в кафе с таким вот букетом, я же его просто не донесу!» – взмолилась она.
«Ничего, я понесу, давайте, Вам тяжело. Я просто помнил, как Ваша рука всегда пахла сиренью – и решил, что Вам захочется именно этих цветов…Я ведь все эти годы любил Вас – и помнил!» – он вдруг резко замолчал.

Слова были сказаны…
Ольга стояла, растерянно глядя на него: Господи, да что же ему ответить…
«Простите, я не хотел это говорить, само вырвалось, забудем, хорошо? Я не хотел Вас тревожить…» – он, ОН успокаивал ее, сочувствуя и жалея…
И Ольга улыбнулась. Как-то тепло, уютно и радостно было с ним рядом – с человеком, которого она просто забыла…

Они зашли в открытое кафе неподалеку, присели за столик. Цветы заняли два соседних стула. Он засмеялся: «По крайней мере, никто к нам не подсядет больше».
Помешивая ложечкой в чашке, Ольга смотрела на него, улыбаясь, слушала его рассказ о том, как он вернулся домой и где сейчас работает, как искал ее и кто-то из общих знакомых вспомнил ее и помог найти. Глаза его сияли от переполнявшего восторга, он забывал о своей застенчивости, и только, касаясь случайно ее руки, вдруг вспоминал, о том, что говорил…

Как-то незаметно разговорившись, они просидели за столиком, пока официантка не предложила принести еще кофе.
«Нет, спасибо, достаточно на сегодня», – поднимаясь, сказала Ольга.
Он подхватил цветы и вышел следом.
Белая ночь стояла – иначе не скажешь, именно стояла – во всей своей красе…
И они, не сговариваясь, побрели по аллее, усаженной высоким кустарником. В конце виднелась река, пахло зеленью, водорослями, морем и сиренью…
В зарослях утонула скамейка, на которую оба присели. И молчали – говорить не хотелось. Только бы вот так сидеть, смотреть на близкую воду, на Исакиевский собор за рекой, утонувший в туманной дымке по самый купол, на зелень кустов…
И поцелуй случился сам собой…
Просто – от полноты души, от счастья вот этой дымной белой ночи, запаха сирени, весны…

Так начался «дамский роман», которым так подвержена жизнь женщин российского «бальзаковского возраста»…
Он признался потом, что искал ее, когда почувствовал, что жизнь его зашла в тупик.
Что не радуют ни семья, ни только что купленная квартира… И она, Ольга, вспоминалась ему, как мираж, за которым он тогда побоялся пойти, и потому все случилось в его жизни не так…
А может, и не потому, но тогда ему это казалось, и оттого он так отчаянно искал ее годами, словно бежал навстречу Несбывшемуся в жизни….

А когда нашел – все боялся потерять, и каждый раз, звоня в ее дверь, как школьник, робел: а вдруг, вот она сейчас откроет и скажет, что он ей не нужен…
Да кто он такой, чтоб быть рядом с ней – такой…необыкновенной.

Ольгу трогало все это до глубины сердца: его, почти молитвенное, отношение к ней, мальчишеская нежность и робость, безоглядность, с которой он бросился к ней навстречу…
Благодарность, тихую нежность, покой душевный она нашла рядом с ним…
Но – не Любовь…
И он чувствовал это. Поэтому, каждое свидание было – как последнее..

Так и случилось.
Сначала исчез он – по делам, на время.
Потом – она, увлеченная завязавшимся флиртом с коллегой с соседнего факультета: интересным, с тонким одухотворенным лицом и хорошо поставленным голосом профессионального преподавателя, остроумным и самоуверенным человеком.
За два года эти отношения вымотали ее вконец: он оказался капризным и избалованным, то нуждался в ней, ее внимании и одобрении постоянно, то мог исчезнуть и отвечать на встревоженные вопросы едва вежливо…
Он мог позвонить заполночь и до утра говорить о том, что волновало его, а она терпеливо сидела в кресле, накинув плед, и слушала, и понимающе поддакивала, вставляла привычные уже реплики. И он восторженно вздыхал: «Только ты меня понимаешь!» Со временем ей эта фраза перестала казаться такой уж привлекательной, тем более, что его попросту раздражало, когда о своих делах, сложностях и увлечениях начинала говорить она…

Часто, во время его многочасовых словоизвержений, она вспоминала того неуклюжего, как мальчишка, старого друга…
Вспоминала с теплотой и нежностью, как он бросался к ней по первому зову, что бы с ней ни случилось. Как выспрашивал с неподдельным интересом о том, что волнует ее. Как молчал о своих делах, которые, как она догадывалась, были не так уж хороши – иначе ему не пришлось бы снова уезжать надолго…
Нет, она по-прежнему не любила его…
Но часто вспоминала о родной, нечужой душе…

А потом и флирт с коллегой закончился, как и следовало ожидать, ничем, и кто-то другой уже, видимо, «восхищался и понимал его, как никто…»

В ее доме начали делать капитальный ремонт, и Ольга переехала в одну из новостроек, правда, неподалеку от прежнего жилья. И постепенно все забылось, закрылось новыми заботами и впечатлениями…
——————————-
Стояла зима, поздним вечером в метро было людно.
Ольга спускалась по эскалатору, думая о том, что слава Богу, завтра воскресенье, и не надо идти на работу.Устала за неделю ужасно: сессия.
Кто-то окликнул ее по имени, она обернулась, но на эскалаторе было много народу и она никого не разглядела.
Зато внизу, у выхода, ее схватили в охапку, затрясли, закружили…
Владимир тряс ее за плечи, прижимал к себе, отпускал и снова хватал за руки, словно боялся, что она исчезнет: «Ты змея, ты понимаешь это?! Я думал, сойду с ума! Я же тебя ищу уже полгода, вернулся, дома нет, тебя нет…Сведений в адресном бюро нет…Уже отчаялся найти! Все, больше никогда не отпущу, не исчезнешь!»

Ольга смеялась и сердилась, вырываясь из его рук, люди улыбаясь, обходили их…
И снова были вечера, когда он приходил – всегда с чем-то, что она особенно любила: семечки, зефир, белые розы… Он помнил до мелочей все ее привычки, даже самые смешные, те, которые она скрывала…
И снова – был душевный покой, тепло, рука друга рядом – та, что навсегда…

А дальше …
А дальше не было ничего.
Еще никогда и никому не удалось объяснить, почему, зачем нам, порой, нужны те, кому мы безразличны. Кто любит лишь себя и жаждет быть центром, хоть и маленькой, но вселенной…
И почему бессильна самая нежная и искренняя любовь…

Она снова исчезла – теперь уже навсегда.
Уехала, не оставив ни адреса, ни телефона.
Далеко. Совсем. Зная, что ее найти будет уже невозможно…
Никогда.
Тому человеку, которого она так и не полюбила.

Всю жизнь мы ждем Любовь…
Не просто любовь, но Любовь!
Чтоб вот так…замирала душа в ожидании Любимого, и вся музыка казалась написанной только для двоих, все стихи и песни были только для Них, и впечатления души делились без слов.

Ах, как нетерпеливо мы ждем ее прихода!
И в юности, и позже, в более зрелые годы нетерпеливым сердцем принимаем за Единственную Любовь – желание любить.
Так любить хочется – но некого!
Нет еще этого человека, единственно близкого, родного, своего.
Не пришел пока, не нашелся в огромном мире.

И оглядываешься вокруг, и становится страшно: а не пропустил ли я свою судьбу, ведь уже почти все сверстники парами, а ты один, один…и кажешься себе и нелепым, и смешным, и одиночество давит, когда видишь умиротворенные лица семейных друзей.
Грустно и завидно, и хочется, чтоб вот в такую вот славную, туманную ночь кто-то близкий был рядом.
Чтоб можно было коснуться виском плеча, поймать встречную улыбку, чтоб горячая его рука держала твою, и можно было одним взглядом, улыбкой поделиться впечатлениями души.

И вот…нетерпение сердца подводит нас.
Приводит к другому человеку, не своему, не близкому.
Но КАК хочется, чтоб все получилось!
И мы торопливо задвигаем недоразумения, непонимание, разность душ, как тряпки в плохо упакованном чемодане: лишь бы влезло и не торчало явно на виду.
И строим свое несчастье, несчастье своей жизни.

Проходит мало времени, и ты обнаруживаешь, что все эти уголки и лоскутки, торопливо упакованные в образ, созданный твоим жадным, нетерпеливым воображением, торчат, как и торчали, и все труднее на деле жить рядом с чужою душой.
Обвинять себя трудно, и мы начинаем винить в разладе душевном другого, стараемся изменить его на свой лад, и …ничего не получается!

И вот вы смирились, призвав на помощь расхожее выражение «все так живут, идеальных людей нет, надо терпеть».
И началась еще одна грустная человеческая жизнь – без будущего, без радости и света. Просто – жизнь, которая «как у всех», чтоб терпеть, потому что так надо, потому что «жизнь есть жизнь».
Какое всеобъемлющее, все объясняющее выражение….!
Чтоб примирить и соединить несоединимое…
Несчастие пылкой души, пришедшее вот такой, мистической, туманной белой ночью….

Весь день прошел в суете: работа на выставке, суета у нашего стенда, несколько деловых переговоров, и, как правило, несколько встреч вечером.
И я, до обалдения, до ощущения того, что слова проходят, как поток, через мою голову, перевожу с одного языка нa другой, автоматически улыбаюсь, подношу к губам стакан с апельсиновым соком и с тоской смотрю на стояшие передо мной вкусности.
Поесть не удастся, хотя с утра успела на бегу сжевать какой-то бутерброд и это все за целый день. Хотя, время от времени, кто-то вспоминает о том, что “наша милая переводчица тоже должна покушать”…и начинает говорить, и так по кругу, часто до полуночи.
А как же: русское гостеприимство, следствиeм которого должен быть удачно заключенный контракт.
И вот наконец-то все. Меня везут домой! Спать, спать…разгрузить бедную голову, хоть до завтра, которое будем таким же сумасшедшим, как и вчера.

Но иногда…
Я вспоминаю прогулки по аллее, в парке у метро “Пионерская”.
Я хватала машину на Невском, и ехала, ругая себя, на свидание с человеком, который мне совсем, совсем не нужен.
Да он славный, он любит – даже боготворит меня, но он не нужен мне. И мне было жаль его, потому что для другой женщины он был бы самым дорогим, самым лучшим…

Судьба – нелепая штука.
Как понять, почему нужен и дорог тот человек, которому мы совсем не подходим. И самая нежная любовь – бессильна.

А все же помнится, как удивительное ощущение покоя и легкости, счастья – прогулка по широкой аллее заросшего парка, его собака Лайма, которую я, дурачаясь, звала Ламой – бежала впереди, и я иногда пускалась бежать с ней наперегонки.
И она, не понимая в чем дело, останавливалась и начинала лаять – а он смеясь, дразнил: “Ну и кто был быстрее на этот раз?”, и обнимал за плечи, заглядывая в глаза вопросительно, с надеждой.
И снова отстранялся, не находя ответа…

Березы со светлой, еще не запылившейся листвой, стояли по обеим сторонам стройно, туман клочьями лежал в канавах по обеим сторонам аллеи, и по тропинке через мокрую траву бежал припозднившийся спортсмен, сверкая белыми кроссовками и белыми же лампасами.
Зонтики каких-то мелких белых цветов пахли одуряюще, Лама время от времени ныряла в туман, и он звал ее. Она словно возникала из ниоткуда, почти не отличаясь от тумана своей белой длинной шерстью.
Огромный сенбернар двигался беззвучно, словно парил в белой ночи.

Он любил кормить меня в своей крохотной квартирке, где, чтоб пройти на кухню, надо было наступись на Ламу. Она была настолько добродушна, что даже не ворчала, лишь открывала один глаз, поворачиваясь всем своим огромным сенбернарьим телом.
И длиннaя белая шерсть лежала вокруг нее клочьями, непостижимым образом добавляя уюта этому дому.
Из кухни замечательно пахло жареными грибами – он был заядлый грибник, и умел прекрасно готовить свои трофеи.
И очень любил кормить меня, особенно, когда вот так, после сумасшедшего дня, я сваливалась к нему на руки и встречала насмешливый и нежный взгляд: “Голодная, конечно? Иди садись, сейчас приготовлю.”

Удивительное чувство легкости и света, бездумного счастья, как в детстве – вот что влекло меня к нему.
Как умел он сделать так, чтоб рядом с ним я почувствовала себя не измученной 10-часовым рабочим днем сорокалетней бабой, но балованным ребенком.
И усталость уходила, и питерская белая ночь делала все вокруг чистым, сумеречным и сказочным. Все казалось возможным – даже полюбить его…

И охапка сирени, подаренной им, стояла в огромном эмалированном ведре у моей постели, когда под утро уже я возвращалась домой, с ощущением легкости во всем теле, словно я летала всю ночь…в этом самом неустойчивом сумраке питерской белой ночи.
Как она пахла – эта сирень, и огромные мокрые капли висели на листьях, и мне снился огромный куст у Петропавловки…и близкие глаза человека, которого я не полюбила.

Что такое Свобода Души своей…
Чтоб не пригнуть головы и не захлопнуть окна при надвигающейся грозе.
Чтобы вдохнуть полной грудью свежий и резкий ветер жизни…
Чтоб не испугаться – но улыбнуться каплям дождя и грому вдали, и вспышкам молний, потому что после грозы озон режет легкие и чувство счастья и полноты жизни в каждом вздохе, в каждом шевелении лиcтка на мокрых деревьях….
Тихо стоят мокрые растрепанные сиреневые кусты под окном…

В такие дождливые летние вечера хочется распахнуть окно в сад, словно растворяющийся в дымке белой ночи…плывущий, как сама эта ночь, во влажном полумраке.
И дышать этим вечерним зябким воздухом, всей грудью дышать…и слезы выступают на глаза оттого, что есть вот эта ночь.И что она – счастье…

Это чувство приближающегося дня…который непременно должен быть необыкновенным…
Именно в нем, в этом дне, из-за угла должен появиться тот, кто несет с собой перемены в жизни – и только счастливые, иначе не может быть, потому что так ждется в эту белую, чудную, совсем необыкновенную мокрую ночь…одно лишь только счастье…
Знаете, а ведь вот это ожидание счастья – как часто оно бывает гораздо больше, чем само счастье…

Как не хочется, не нужно разменять это огромное чувство на сбывшиеся реальности: звонок любимого человека, удачу на службе, новое платье, которое так шло ко мне…что казалось, надень я его – и все сбудется.
На чувсто легкости во всем теле, упругость мокрого асфальта, стук каблучков и брызги от мелких лужиц.Отраженных в асфальте фонарей.

И КАК же мало все это перед этой полнотой Жизни и Души моей…
Ваша улыбка…взгляд…улыбка и взгляд того, кого не встретила, они могли бы сравниться с тишиной, шорохом падающих на землю капель, запахом мокрой деревянной скамейки под сиреневыми кустами…
С Ожиданием счастья…которого не бывает.

В городе снова была весна….
Холодная питерская весна, которая приходит совсем незаметно, потому что островки талого снега тут и там лежат до самого тепла, словно забытые в углах грязные тряпки, которыми смыли, наконец, всю зимнюю грязь с мостовых и тротуаров.
И кусты начинают пахнуть смолистыми почками – еще не раскрытыми, осторожно, словно выглядывая: а точно ли потеплело и пора…Так, что листочков еще и не видно, но уже пахнет их клейкой массой…
Трава робко выглядывает из-под нанесенных за зиму куч песка и мусора на газонах…
И темнеет намного позже, а толпы народу, как охмелевшие после долгой и темной северной зимы, бродят по улицам – низачем.
И вот уже ветер гонит морскую воду в Неву, она поднимается высоко, затапливая ступеньки около задумчивых и вечных сфинксов, до самых решеток ограждения у каналов, выплескивается на мостовую, под колеса автомобилей, и снова стекает в реку, омыв набережные после пыльной и грязной городской зимы.
Наводнение повторяется каждый год, и кажется уже чем-то вроде принадлежности Питерской весны, самого города. И после устанавливается теплая и совcем весенняя погода.

Весна в Петербурге – явление особенное. Как-то незаметно, сразу подкрадываются белые ночи – ну, пусть не сразу – ночи, но уже до 10 вечера на улице можно читать газеты. И – разом, резко вылупляются листья на деревьях и кустах, так что однажды, с утра, на бегу, вдруг обнаруживаешь, что на газонах появилась яркая трава, кусты и деревья обернулись, как шарфом, зеленой пеленой, и пахнет удивительно и неповторимо зеленью, морскими водорослями с Невы, волшебной питерской рыбкой корюшкой – от лотка на углу, дымком и бензином от набитого под завязку автомобилями Невского проспекта…
В Петропавловской крепости до ночи бродят пары, кто-то уже загорает на пляже у стены, а скамейки под кустами теперь всегда заняты – днем пенсионерами и собачниками, вечером – влюбленными. Сирень склонилась над ними, совсем скрывая от посторонних глаз то, что там происходит…
И гулкий бой часов , отсчитывающих половину каждого часа, несется эхом в чистом прохладном небе, и тоже кажется – весенним, особенным…

Она заблудилась в толпе людей и зданий в этом огромном и каком-то очень уютном городе, парадном и простом в то же время…И мелкие капли дождя, и тумана, что лежит вечером на траве в скверах, а машины гудками и светом фар прорезают его на мгновение…и снова сумерки и туман окутывают город. Словно уши заложило, и все звуки глуше и интимнее.
Как славно в такой вечер идти с кем-то под руку…просто чувствовать его рядом, касаться плеча, покрытого капельками осевшего тумана…Запах влаги и моря, водорослей ветер доносит с залива…
Тихо, приглушенно шумит река за гранитным барьером…Огни отражаются в тяжелой, масляной воде…Огней теперь стало много: иллюминированы все мосты и многие здания на набережной.
Стучат каблучки по мокрому же стеклу асфальта. И тихий, мягкий Его смех гаснет в тумане…
Слышна музыка – рядом здание филармонии.
Волшебная тихая ночь…Волшебный удивительный город…

Машина летела по блестящей от мелкого дождя дороге, рассекая ночь – и Жизнь…
На До – и После…
Вот эта поездка – совсем неожиданная для него самого, отбрасывала всю прежнюю его жизнь: спокойную или не очень, счастливую – или не совсем, но ясную и понятную рассудком.
И начинала новую страницу, в которой ничего не было известно, все тревожно и трепетно, странно и нелепо…
Начиная от их безумных разговоров ночами, до утра…и день, следующий за этим, казался тоже – странным, зыбким и нереальным.
Все валилось из рук, фраза забывалась на середине…
А реальностью казалась единственно ТА прошедшая ночь…

Он курил сигарету за сигаретой, не замечая горечи во рту, стараясь не думать, куда, зачем, как…
Небольшой дом стоял тихий и темный, редкие окна светились синим цветом телевизоров, и он вдруг сообразил, что даже не знает, где ее окно, дома ли она…
Наверное, надо было позвонить, – запоздало подумал он и решительно шагнул к узкой металлической лестнице на опоясывающей все здание галерее.
Звонок был тихим, за стеклянной дверью не видно света и у него замерло сердце: неужели никого нет дома?!
Дверь открылась внезапно.
На высоком порожке стояла светловолосая женщина в брюках и легком свитере и недоуменно смотрела на него.
Он задохнулся от нахлынувшего внезапно волнения, комом перехватившего горло…
«Вы ко мне?» – спросила женщина…осеклась…чтоб не упасть, она прислонилась к косяку…
«Вы…», – произнесла она.
Одно слово – и все закружилось так, словно их несла сумасшедшая карусель.

Она отворила, давая ему пройти – без слов.
Он тоже молча вошел в маленькую комнату с синим ковром и белыми стенами, легкой светлой мебелью. Пушистый белый с пятнами котенок храбро кинулся ему навстречу
и отпрыгнул за кресло.
Он стоял и смотрел на нее… Не подходя ближе, не коснувшись даже руки…
Просто – смотрел.

– Я приехал, чтоб сказать, что невозможно так больше, понимаете?
«Да…»- тихо сказала она, – «ДА!».
-Я не могу так. Что-то странное творится, и надо что-то сделать. Не знаю, что.
Вы же меня измучали…Я не слышу Вас, и заставляю себя не подходить даже к компьютеру, потому что..не могу оторваться от Вас, не говорить с Вами..
Я мучаю себя – и Вас, наверное…
Я знаю, я не то и не так говорю, я держу Вас в неведении и недоговоренностях…
Вы понимаете…Я хочу, чтоб Вы понимали! – вдруг требовательно и зло сказал он.

Она подняла руку…словно собираясь коснуться его… « Вы…любите меня…», – это прозвучало не вопросом – утверждением…
– Да нет же…Нет! Я не хочу и не могу любить Вас, не имею права…
Это просто какое-то наваждение, морок… И я не могу без Вас…
« Я Вас люблю…» – тихо сказала она.
Словно волной их бросило навстречу друг другу…Они даже не целовали – лишь касались лиц друг друга, сталкиваясь руками, прижимаясь щекой…И смотрели….так, словно на всю жизнь – СМОТРЕЛИ!
Близко, совсем…
Он наклонился к ней, жесткая борода царапнула ей щеку…и сильно, словно после многолетней жажды, прижался к ее губам…
– Ты – моя», – словно в бреду шептал он, не замечая, что прижимает ее сильно, до боли, к своей груди…целовал щеки, лоб, губы, сразу вспухшие от его сумасшедших ласк…
И она шептала только: «Да! Да, да, да….», и так же безумно и торопливо касалась его лица, щеки, губ…
Он внезапно отстранил ее от себя, держа за плечи: « Сегодня я буду спать здесь».
«Да» – отвечала она.
«С Вами.» – это прозвучало приказом.
Она тихо улыбнулась: « Это был вопрос?»
– Нет, это не был вопрос. Так будет. Понятно?
-ДА! Да….да….да…да!

Ночь была …пьяной. Хмельной. Сумасшедшей. Безумной.
Словно это был последний миг на земле…
Наутро он уехал. Так же, не сказав ни слова. Не договорившись о встрече. Даже не объяснил, как же он вообще нашел ее, ее адрес…
Только …так трудно было разнять на пороге руки…Отвести взгляд…
Словно нить от сердца рвалась…с болью и кровью…

Он был ей благодарен за то, что она тоже ничего не спросила. Не признесла лишних слов. За то, что она его не обманула….- была такой, как обещалось ему на далеком расстоянии, в снах, в грезах, в мечтах о том, чего не бывает на свете…

© Copyright: Васильева Ольга, 2010
Свидетельство о публикации №210012901231