Ольга часто теперь бродила одна по городу, еще сильнее чувствуя свое одиночество среди толпы людей…
Обретенный и вновь потерянный – уже навсегда, она была уверена! – друг виделся ей в каждом прохожем…
Она много работала, чтоб заглушить, забыть эту боль – словно саднила открытая ранка в душе, не давая ни покоя, ни свободы…Взяла еще работу на только что открывшейся выставке в Ленэкспо, и дни летели совсем уже незаметно, наполненные новыми впечатлениями, встречами, людьми, с утра и до позднего вечера…
Но иногда… тоска хватала за сердце так, что Ольга бросала все, ловила машину на Невском, и ехала, ругая себя, на свидание с человеком, который ей совсем, совсем не нужен…
Да он славный, он любит – даже боготворит ее, но он не нужен ей. И Ольге было жаль его, потому что для другой женщины он был бы самым дорогим, самым лучшим…
Судьба – нелепая штука.
Как понять, почему нужен и дорог тот человек, которому мы совсем не подходим. И самая нежная любовь – бессильна…
А все же каким удивительным ощущением покоя и легкости, счастья бывали прогулки по широкой аллее заросшего парка, его собака Лайма, которую Ольга, дурачаясь, звала Ламой – бежала впереди, и Ольга иногда пускалась бежать с ней наперегонки. Лайма, не понимая в чем дело, останавливалась и начинала лаять – а он смеясь, дразнил: “Ну и кто был быстрее на этот раз?” и обнимал за плечи…заглядывая в глаза вопросительно, с надеждой…
И снова отстранялся, не находя ответа…
Березы со светлой, еще не запылившейся листвой, стояли по обеим сторонам стройно, туман клочьями лежал в канавах по обеим сторонам аллеи, и по тропинке через мокрую траву бежал припозднившийся спортсмен, сверкая белыми кроссовками и белыми же лампасами.
Зонтики каких-то мелких белых цветов пахли одуряюще, Лама время от времени ныряла в туман, и он звал ее. Она словно возникала из ниоткуда, почти не отличаясь от тумана своей белой длинной шерстью.
Огромный сенбернар двигался беззвучно, словно парил в белой ночи…
Он любил кормить ее в своей крохотной квартирке, где, чтоб пройти на кухню, надо было наступись на Ламу. Она была настолько добродушна, что даже не ворчала, лишь открывала один глаз, поворачиваясь всем своим огромным сенбернарьим телом…И длиннaя белая шерсть лежала вокруг нее клочьями, непостижимым образом добавляя уюта этому дому…
Из кухни замечательно пахло жареными грибами – он был заядлый грибник, и умел прекрасно готовить свои трофеи…
И часто случалось вот так, после сумасшедшего дня, Ольга сваливалась к нему на руки и встречала насмешливый и нежный взгляд: “Голодная, конечно? Иди садись, сейчас приготовлю…”
Удивительное чувство легкости и света, бездумного счастья, как в детстве – вот что влекло ее к нему.
Как умел он сделать так, чтоб рядом с ним Ольга чувствовала себя не измученной 10-часовым рабочим днем сорокалетней бабой, но балованным ребенком…
И усталость уходила, и питерская белая ночь делала все вокруг чистым, сумеречным и сказочным. Все казалось возможным – даже полюбить его…
И охапка сирени, подаренной им, стояла в огромном эмалированном ведре у ее постели, когда под утро уже она возвращалась домой, с ощущением легкости во всем теле, словно летала всю ночь…в этом самом неустойчивом сумраке питерской белой ночи…
Как она пахла – эта сирень, и мокрые капли висели на листьях, и Ольге снился огромный куст у Петропавловки…и близкие глаза человека, которого она не смогла полюбить…
В городе снова была весна….
Холодная питерская весна, которая приходит совсем незаметно, потому что островки талого снега тут и там лежат до самого тепла, словно забытые в углах старые тряпки, которыми смыли, наконец, всю зимнюю грязь с мостовых и тротуаров.
И кусты начинают пахнуть смолистыми почками – еще не раскрытыми, осторожно, словно выглядывая: а точно ли потеплело и пора…Так, что листочков еще и не видно, но уже пахнет их клейкой массой…
Трава робко выглядывает из-под нанесенных за зиму куч песка и мусора на газонах…
И темнеет намного позже, а толпы народу, как охмелевшие после долгой и темной северной зимы, бродят по улицам – низачем.
И вот уже ветер гонит морскую воду в Неву, она поднимается высоко, затапливая ступеньки около задумчивых и вечных сфинксов, до самых решеток ограждения у каналов, выплескивается на мостовую, под колеса автомобилей, и снова стекает в реку, словно омыв набережные после пыльной и грязной городской зимы.
Наводнение повторяется каждый год, и кажется уже чем-то вроде принадлежности Питерской весны, самого города. И после – устанавливается теплая и совем весенняя погода.
Весна в Петербурге – явление особенное. Как-то незаметно, сразу подкрадываются белые ночи – ну, пусть не сразу ночи, но уже до 10 вечера на улице можно читать газеты. И – разом, резко появляются листья на деревьях и кустах, так что однажды, с утра, на бегу, вдруг обнаруживаешь, что на газонах трава – зеленая, кусты и деревья обернулись, как шарфом, зеленой пеленой, и пахнет удивительно и неповторимо зеленью, морскими водорослями с Невы, волшебной питерской рыбкой корюшкой – от лотка на углу, дымком и бензином от набитого под завязку автомобилями Невского проспекта…
В Петропавловской крепости до ночи бродят пары, кто-то уже загорает на пляже у стены, а скамейки под кустами теперь всегда заняты – днем пенсионерами и собачниками, вечером – влюбленными. Сирень склонилась над ними, совсем скрывая от посторонних глаз то, что там происходит…
И гулкий бой часов , отсчитывающих половину каждого часа, несется эхом в чистом прохладном небе, и тоже кажется – весенним, особенным…
Она словно заблудилась в толпе людей и зданий в этом огромном и каком-то уютном городе, парадном и простом в то же время…И мелкие капли дождя, и тумана, ложащегося вечером на траву в скверах, а машины гудками и светом фар прорезают его на мгновение…и снова сумерки и туман окутывают город, словно ватой. Словно уши заложило, и все звуки глуше и будто интимнее…
Как славно в такой вечер идти с кем-то под руку…просто чувствовать его рядом, касаться плеча, покрытого капельками осевшего тумана…Запах влаги и моря, водорослей ветер доносит с залива…
Тихо, приглушенно шумит река за гранитным барьером…Огни отражаются в тяжелой, масляной воде…Огней теперь стало много: иллюминированы все мосты и многие здания на набережной.
Стучат каблучки по мокрому же стеклу асфальта. И тихий, мягкий Его смех гаснет в тумане, как в вате…
Слышна музыка – рядом здание филармонии…
Волшебная тихая ночь…Волшебный удивительный город…
