Она стояла у окна кухни, глядя во двор. Ее ребята помахали ей рукой, все трое – взрослый и малыши. И весело побежали к калитке. И вдруг…Взрыв?! Что-то темное закрыло горизонт, клуб дыма или пыли?…Она выбежала во двор, догнать своих…успеть…Все вокруг разом потемнело, раздался грохот…чернота…
Oльга снова проснулась усталой. Словно и не ложилась.
Опять Этот сон!
Он снится ей почти всю жизнь.
Еще девочкой Ольга просыпалась со странным ощущением, что вот только что она была взрослой, шла по улице на работу, что-то стряпала у себя на кухне. Ощущала себя взрослой женщиной во сне. Это было странно – и неприятно.
Потом она привыкла, и уже с любопытством ждала, а что же будет дальше. Как в кино – а чем удивит следующий эпизод. Но ничего особенного не было: повторялись обычные сцены обычной жизни. В местах, где она никогда не бывала. Маленький душный городок, заросший деревьями.
Она, родившаяся в Питере, никогда и не бывала в таких.
Да ее семья вообще никогда дальше Гатчины и Петродворца не ездила. Снимали дачу из года в год, у знакомых, в маленьком домике неподалеку, так что можно было пешком дойти до городского трамвая. А южная жара ее родителей не привлекала: они считали, что можно хорошо отдохнуть и рядом с домом, тем более, что и море – вот, рядом.
Когда ей исполнилось 17, приснился тот сон…Самый трудный.
Страшный. Она не понимала, не знала, что же произошло, но знала точно, что случилось что-то очень страшное – совсем.
И что все перестало существовать После…
После чего?!…
Сны повторялись с периодичностью несколько раз в год, иногда чаще, иногда несколько месяцев их не было и она забывала о них.
Из каждого, как из новой серии кинофильма, она узнавала новые подробности «своей» жизни – Там.
Как выщерблены плиты старого тротуара, по которому она бежала к себе на работу. Ее пепельные волосы подпрыгивали на плечах, на ногах белые босоножки – такие, с множеством мелких ремешков и высоким устойчивым каблучком, по старой, видимо, еще 50-х годов, моде…
Липы – а она точно знала, что это липы – старые и раскидистые, заслоняли тротуар от солнца, цвет осыпался на дорожки. Южное солнце светило ярко уже в эту ранннюю пору.
Южное…Значит, это было на юге?
И эти каменные старые дома, белые, с белеными толстыми стенами, двух-трехэтажные…
Ольга никогда не бывала в таком городе. Она и сама никогда не ездила на юг:врачи не советовали.
Не видела этих абрикосов, вишен, падающих прямо на тротуар. И беспощадного солнца, выбелившего плиты мостовой – тоже старой, с выбоинами и щербинами.
И – каждая щербинка была знакомой, как с детства.
В другой раз она видела себя на «своей» кухне: маленькой, уютной, с удобными шкафчиками и полками – явно не из магазина, а сделанными кем-то. Кем?!
С передником в ромашках, стареньким, мягким. Такими же прихватками-рукавичками на гвоздике. Со старой разделочной доской, усеянной вмятинами и порезами от ножа, керосинкой – тоже неновой, но блестящей. Она готовила что-то на ней, часто поглядывая во двор, где играли дети – мальчики. Двое. Значит, у нее дети?
Окно было высоко, и она почему-то знала, что живет на втором этаже небольшого дома – трехэтажного, обнесенного невысокой оградой с калиткой в ней. И она часто поглядывала на калитку, успеет ли с обедом к приходу мужа…
Во сне она проживала чью-то – не свою – жизнь. И эта жизнь была проще, яснее, понятнее и радостнее, чем та, которую Ольга вела сама…
Ей исполнилось уже 34, родители ушли рано, и Ольга жила одна в темноватой квартире на Литейном, с высокими потолками, старой мебелью – еще бабушкиной, которую ее родители завещали ни за что не выбрасывать, картинами на стенах – копии, но хорошие. Квартира – слишком просторная для нее одной, пугала ее своей гулкой пустотой, и Ольга охотно ездила в командировки. Ее так же охотно туда посылали – кому еще захочется мотаться по стране, жить в гостиницах. Домой хотелось, но, возвращаясь, она чувствовала ту же гулкую пустоту, которая, казалось, проникала и в душу…
Однажды Ольгу послали в командировку в маленький южный городок.
Поезд подошел к вокзалу – старому, каменному, прочному.
Она вышла из вагона, подхватив нетяжелую сумку, прошла через металлическую калитку на привокзальную площадь, нешумную и жаркую, какую-то белую от палящего июньского солнца.
Торговки с маленького базарчика под тентом рассказали ей, как пройти до гостиницы. Говорливая женщина объясняла с удовольствием, улыбаясь, платок у нее на голове сиял белизной, и все вокруг казалось таким приветливым и странно знакомым. Даже вот этот яркий южный базарчик с первыми ягодами, зеленью, цветами.
Ах, какие там были цветы – розы, необыкновенной величины, раскрывшиеся, как блюдца, они пахли совсем одуряюще и капельки воды на них висели и переливались.
«Потом обязательно куплю», – решила Ольга и направилась в указанную сторону.
Странное чувство нереальности не оставляло ее.
Словно она уже была тут когда-то…
Вот сейчас свернет за угол, а там такой купеческий особнячок, нижний этаж у него деревянный, и синей краской покрашен, а верхний каменный, беленый. Она свернула – и чуть не вскрикнула: да, особнячок стоял, правда, зияя пустыми окнами – дом был расселен, ждал, пока сломают. Вон, уже и техника стоит рядом, подогнали кран.
Настроение испортилось. Уже не глядя по сторонам, она вошла в маленькое здание гостиницы, заполнила карточку, получила ключ и поднялась на второй этаж. Окна комнаты выходили на задний дворик, заросший зеленой травой и деревьями.
Было тихо и как-то томно, что обычно бывает в июньский жаркий полдень.
Комната оказалась прохладной, немного сумрачной. В распахнутое окно тянулась ветка с листьями и плодами. Ольгда пригляделась: да это орех. «Грецкие орехи под окном – волшебство», – засмеялась она. Правда, совсем еще крохотные.
Но какой контраст с только что оставленным ею Питерским хмурым небом, откуда вопреки всем погодным предсказаниям, едва не начал сыпаться снежок.
Так, надо что-то купить на ужин, да и пообедать заодно. На работу завтра, с утра, она уже позвонила, ее ждут.
А сегодня – погуляю по городу.
Ольга любила бродить по незнакомым городам, куда заносила ее командировочная судьба. Не спрашивая улиц, достопримечательностей. Просто – бродить и наблюдать за чужой – такой совсем Другой – жизнью.
В Питере она жила одна. Никто не ждал ее дома, незачем было торопиться, звонить или срочно бежать домой. И дома были лишь телевизор, книги – и тишина: в старом доме дореволюционной постройки звуки почти не доносились сквозь толстые стены.
Она пошла бродить по городу, и он казался ей все более и более уютным, родным и знакомым, как ни странно. Приветливая немолодая женщина в почти пустом кафе принесла ей вареники с картошкой, холодный кислый кисель и присела за соседний столик, где пили пиво двое мужчин, немедленно сказавших Ольге: «Доброго здоровьичка!» и отсалютовавших ей пенными кружками.
Они зашептались, потом официантка подошла к Ольге и спросила: « Вы приезжая? Издалека?»
Ольга ответила, что в командировке, на несколько дней, на местный завод, что она инженер из Ленинграда.
– А у нас никогда не бывали? Что-то, мне ваше лицо знакомо. Родичей у нас в городе нету?
– Нет, я здесь впервые. А все родные живут в Питере.
Женшина со сомнением оглядела ее всю: пепельно-русые волосы лежали на плечах волнами, чуть подкрашенные темные глаза, легкое летнее платье и белые босоножки на ногах, кофточка лежит на соседнем стуле.
-Сдается мне, что я Вас видела раньше…А может, похожи на кого…
-Да, – откликнулся мужчина с пивом, – похожа! Да…погоди…А не Семеновых ли родня?
– И верно, – подхватила женщина, – точь в точь, их старшая дочка, ну одно лицо.
Даже родинка на виске.
Ольга машинально коснулась виска, там у нее и впрямь была маленькая темная родинка. «Нет, я не знаю никаких Семеновых, да и у Вас впервые. Спасибо, все было вкусно», – вставая, проговорила она. Ее странно тревожил этот разговор и хотелось его прекратить.
Она пошла по залитой солнцем улице. Неподалеку был универмаг, тоже маленькое старое здание. Такое чувство, что город состоит только из старых домов, – усмехнулась она про себя. Но нет, вон там, вдалеке видны высокие здания, девятиэтажки, типичные для любых городов. И краны – стройка в разгаре.
Встречные иногда здоровались с ней, чему она не удивлялась за долгие свои поездки: в маленьких таких вот местечках люди приветливы и могут здороваться даже и с посторонними.
Она ловила на себе любопытные взгляды прохожих, видимо, знавших друг друга. Сидевшие на скамейках под деревьями пожилые люди улыбались ей.
Все было…как-то уютно, домашне.
И знакомый тротуар, мощеный старыми плитами, выбеленными солнцем, был странно знакомым. Каждая выбоинка…
У Ольги заболела голова и она вернулась в гостиницу.
Ночью начался дождь. Она не закрыла окно и в него залетали брызги, листья шумели от ветра и все это не тревожило, нет… Было удивительно покойно, легко… Как в детстве. И она снова заснула, так и позабыв закрыть окошко.
Наутро она пошла на завод. Проходная была крохотной, вахтер сквозь очки рассмотрел ее командировочное удостоверение, позвонил куда-то и выписал ей пропуск.
– К родне направо, – улыбнувшись сказал он.
– К какой родне?! – удивленно спросила Ольга.
– Ну как, к какой, к Семеновым. Сама в бухгалтерии, там, направо здание, а он в цеху.
Вы же к ним приехали?
Ольга растерянно сказала: «Но я никаких Семеновых не знаю!»
Вахтер внимательно на нее посмотрел. «Ну, тогда извиняюсь, бывает. Похожи Вы на них здорово, вот я и подумал… Заводоуправление прямо».
Она поблагодарила и, раздосадованная странной репликой, вышла на заводской двор.
Весь день она занималась делами, разговаривала с технологами, смотрела журналы техпроцесса, сменные журналы.
Да, тут работы хватит, придется еще несколько дней посидеть…
Ей выделили маленькую комнатку в одном из цехов, куда доносился шум работающих машин, с письменным столом и стулом, где лежали все ее нужные бумаги, графики и планы.
Вечером, уже усталой, с гудящей от жары и напряжения головой, она вернулась в гостиницу, прилегла на кровать, прикрыв глаза.
Она шла по каменным плитам, где каждая выбоинка была ей знакома с детства. Она даже улыбнулась, вспомнив, как бежала по ним в школу, перепрыгивая через знакомые трещинки. Белые босоножки на высоком каблучке ступали легко, утро только наступило и было прохладно, липы пахли сладко и томно, и она подумала, что надо будет забежать в магазин за сметаной для окрошки. Николай любит. Да и ребята набегаются и захотят холоднененького.
Она подошла к сберкассе, привычно открыла дверь, поздоровалась с уборщицей – Паша всегда убирала рано, и к ее приходу уже пахло свежевымытыми деревянными полами, клевером из открытых окон, душистым липовым цветом.
Ольга проснулась с колотящимся сердцем.
Снова этот сон – но никогда еще он не был таким подробным и ярким…
На улице смеркалось. Она досадливо подумала: нельзя спать на закате, голова разболится. Народная примета всегда себя оправдывала.
В дверь тихо постучали.
– Кто там? Войдите, – отозвалась Ольга.
Вошли двое – пожилая женщина и мужчина с палочкой, постарше ее.
-Вечер добрый, – поклонилась женщина. – Мы до Вас.
Ольга удивленно сказала: «Конечно, прошу Вас, проходите, садитесь»
Они не сели, как-то странно…жадно и тревожно ее рассматривая.
Ей стало не по себе.
-Простите, чем я могу помочь? – и осеклась.
Мужчина первым заговорил: «Извините, что мы Вас беспокоим, но люди сказали… Ну словом… Похожи Вы очень на одну нашу родню. Вот, мы пришли порасспросить. Не обижайтесь, бывает же.»
– Да, конечно, – растерянно проговорила Ольга, – Но поверьте, у меня здесь нет никаких родных. И не было. Моя семья из Ленинграда. И я там родилась, и мама, и бабушка. Словом, я всех знаю, никогда в этих местах у нас не было родственников.»
«Извиняйте тогда, коли зря побеспокоили…», – проговорил мужчина и повернулся к двери.
Но тут заговорила женщина: « Мы хотели Вас пригласить…Может, пойдете к нам в гости. Ну что Вы тут одна сидеть будете, весь вечер, тут даже телевизора у Вас нет. Пойдемте, что Вам одной тут куковать».
Мужчина поддержал: «И верно, пойдемте. Сестра моя Надежда, она правильно говорит: ну что одни будете сидеть. А меня зовут Петр Семенов. То сестра моя – Надежда Семенова, по мужу Николаенко будет, значит. Тут нас, Семеновых, полгорода, не меньше». Сестра его стеснительно протянула руку: «Надежда», – и кивнула на брата , – “Не слухайте его, скажет тоже: полгорода. Правда, вся наша родня испокон веков тут живет. Деды-прадеды. Пойдемте, правда, посидите, как раз у нас сегодня родня собралась. 22 июня завтра. Вспоминаем своих…»
Сама не понимая, зачем, Ольга согласилась. Пока ее новые знакомые ждали в вестибюле, она быстро переоделась, захватила сумочку и сбежала по лестнице, уже ругая себя: куда идет, зачем! Она никогда не любила посиделок с водкой, песен «Хаз-Булат удалой» хором и густой табачный дым, приправляющий все блюда таких вот праздников. Пьяное веселье ее раздражало, как и приставучие подвыпившие кавалеры. Да и не было у нее в Питере подобных знакомых.
Нет, она не боялась идти с незнакомыми людьми. Да в этом городке, казалось, и не было незнакомых: во всяком случае администраторша – пышная дама с густо насиненными веками – по-дружески попрощалась с ее спутниками, а Ольге сказала, чтоб та погромче стучала, если вернется поздно: она откроет.
Шли медленно, мужчина расспрашивал ее про Питер, про завод, женщина молчала.
Скоро повернули к маленькому домику, окруженному деревьями, в палисаднике стояли высокие мальвы, перед забором была приделана удобная скамеечка.
Калитка была настежь, во дворе, у летней беленой печурки с высокой трубой возились несколько женщин. Мужчины – в рубашках, ярко белевших в сумерках, курили у палисадника.
Все замолчали и, как по команде, повернулись к ним.
Ольга, почему-то робея, ступила за ограду.
Все молчали, глядели любопытно. И только старушка, сидевшая на лавочке, вдруг поднялась и вскрикнула: «Оля!»
Ольга схватилась за горло, испугавшись. Народ кругом зашумел, казалось, их стало еще больше. Старушка подошла к ней, схватила за руку – цепко. Она глядела ей в глаза, будто искала что-то в них…
Надежда подошла, отстранила старую женщину: «Мама, ну подумай, как она может быть Олей. Ей сколько лет-то!»
Старушка обмякла как-то, отпустила Ольгу.
-Да, верно…Лет-то сколько прошло. А как одно лицо! Ты чьих, девушка?
Надежда обняла Ольгу за плечи, повела знакомить с женщинами.
– Не обращайте внимания, мама у нас совсем стара, а все, что перед войной было, помнит. Вот и чудится ей. Извините ее, напугала Вас.
-Нет, ничего, – все еще сдавленным голосом проговорила Ольга.
Ее знакомили с женщинами и мужчинами, она пожимала чьи-то руки, гладила чьих-то детей по головке, улыбалась и кивала.
Ей было…странно. Ольга не привыкла к таким вот большим семьям: ее родные погибли в блокаду, отца и мать еще детьми вывезли из Ленинграда. Потом они выросли и вернулись туда же. Но родственников у них было мало. И таких сборищ семейных …нет, пожалуй, она никогда и не видела.
А тут…она чувствовала себя до странности тепло и легко. И старушка, напугавшая ее сначала, уже казалась своей и знакомой.
Сели за стол – все было красиво, вкусно и все – домашнее, особенное. В графинчиках была водка и домашняя наливка, рубиново-красная, розовая, желтая – по цвету ягод, из которых ее делали, как шепнула не отходившая от нее Надежда.
Налили рюмки и пожилой мужчина поднялся за столом. Сразу стало тихо.
– Мы сегодня собрались, чтоб помянуть тех, кто погиб в Отечественную. Всех наших родных. И незнакомых. На фронте и здесь, в тылу. Всех, кто ушел безвременно. Да будет вечная им Память!
Все выпили молча. Ей что-то положили на тарелку, Ольга ела, не чувствуя вкуса, взволнованная этой короткой и такой..от сердца идушей речью.
Налили по второй, народ заговорил, зашумел, ветераны вспоминали фронт, пожилые женщины – свое: как трудно было выжить в войну, поднять детей, как ждали с фронта мужей и отцов…
И тут заговорила снова старушка – Прасковья Ивановна. « Вот смотрю на тебя, детка, и вижу свою подругу Ольгу, как живую. Точь в точь, ты», – обратилась она к Ольге.
– В сберкассе она работала. А я там же, уборщицей. Училась в мелиоративном техникуме перед войной и убиралась, по утрам, значит.
Все притихли, слушая ее.
– А потом, в первый же день налет был. Бомбили нас. Тут, рядом, аэродром же был, военный. Ну нам и досталось, тоже. Дом, где Оля жила, разбомбило сразу, утром. Всех накрыло, всю семью. Детишек, мужа…Родня она нам была, муж ее мой троюродный брат был.
Ольга замерла…
– Николай…, – вымолвила она…
«Да, Николаем звали», – удивилась старушка. – «А ты откуда знаешь?»
И Ольга начала говорить. О странных снах, посещавших ее с детства. О женщине, которой она была – и не была. О подробностях ее быта…
В комнате стояла такая тишина, что слышно было залетевшего на огонек комара под потолком…
Даже те, кто успел захмелеть, протрезвели и смотрели на нее…со страхом.
Надежда поднялась и принесла альбом с фотографиями.
– Покажи их на фото.
Ольга перелистнула несколько страниц… На большой фотографии прямо сидел молодой улыбающийся мужчина, на коленях у него два мальчика в матросских костюмчиках, рядом стояла женщина в белом платье с очень знакомым лицом…
И еще одно фото – она в фате, головой склонилась к его плечу.
– Вот они, – глухо сказала Ольга. – И вот еще.
Она указала на тусклое фото жилого дома, трехэтажного, обнесенного невыской оградой с калиткой в ней.
– Вот это окно, на втором этаже. Это там…
Альбом переходил из рук в руки. Старушка гладила ее руку и крестилась.
Женщины плакали. Мужчины курили, жадно затягиваясь…
Заговорил тот высокий немолодой человек, что был тамадой.
– Не знаю, дочка, как так могло случиться. Но Бог тебя к нам прислал. И ты нам теперь родня. По душе и по крови.
Он подошел и трижды ее расцеловал. Все зашумели одобрительно, потянулись к ней, целовали, хлопали по плечу, жали руки…
И Ольга сама плакала и улыбалась, чувствуя себя – Дома. В семье. Своей.
И еще – благодаря Ту Ольгу. Что привела ее к своим, сделала ее близкой этим удивительным и уже родным людям.
—————
Она ехала в поезде обратно в Ленинград. В купе крепко пахло домашней деревенской снедью, яблоками – прошлогодними, вареньем. Все это было в громадной корзине, которую приволокли перед отходом поезда ее новые родственники – а как иначе назвать этих до боли близких людей…
Они бежали за вагоном, махали, показывали жестами, чтоб звонила, приезжала – все, что уже сотни раз было сказано на перроне. И она плакала, точно и впрямь прощаясь с родней.
– В отпуск ездили? – приветливо спросила соседка по купе. Она и ее муж занимали две полки напротив. Еще одного своего соседа она пока не видела – ушел завтракать в вагон-ресторан.
-Нет, в командировку, – машинально ответила Ольга, доставая носовой платок.
– Сколько у Вас родственников, Вы из этих мест, да? – не отставала женщина с обычным любопытством путешественников поездов дальнего следования.
Она налила Ольге минералки: “Пейте, что Вы так расстраиваетесь, еще приедете, здесь отдыхать чудесно. Вот мы с мужем каждый год ездим».
– Нет, это не родные…-тихо сказала Ольга. И, совсем неожиданно для себя самой, она начала рассказывать эту – совсем неправдоподобную – историю…
Она не замечала ничего вокруг, вновь погрузившись в воспоминания, перебирая заново все, что пережила за последние странные дни….
– И вот все они меня и провожали…, – закончила она и только теперь заметила, что в раскрытых дверях купе стоит проводница, подперев щеку ладонью, и плачет. Что в коридоре столпилось еще несколько человек, а на соседней полке сидит мужчина, светловолосый, со светлыми же прозрачными глазами и спокойной, располагающей улыбкой. Он улыбнулся и протянул ей воды: «Намучались Вы…», – с необидным сочувствием сказал он. И вот от этой его тихой жалости Ольга нежиданно для себя разрыдалась, да так, что не могла остановиться. Кто-то предлагал валидол, кто-то нес воду, проводница принесла чаю… А она все плакала и плакала на плече у своего попутчика.
Соседка достала из чемодана бутылку дорогого коньяка. В ответ на укоризненный взгляд мужа сказала: «Давайте, помянем всех, кто ушел в те страшные времена….Всех родных и неродных. Но близких.» И все, кто столпился рядом, послушно приняли принесенные проводницей стаканы. Выпили молча. И молча же разошлись. Кто, пожимая Ольге плечо на прощанье. Кто – просто кивнув.
Измученная Ольга заснула, как только погасили свет в вагоне. Утром поезд уже подходил к Бологому и проводница будила заспавшихся. Кроме нее…
Она проснулась, соседка уже пила чай и приветливо с ней поздоровалась. Светловолосого мужчины не было. «Сошел часа 3 назад, тихонько, чтоб Вас не будить», – сказала соседка.
Ольга умылась, выпила принесенного чаю, собрала вещи. И удивленно посмотрела на бумажку под подушкой: записка?
Там было: « Я счастлив, что встретил Вас. Если моя жизнь понадобится Вам – только позовите. Мой адрес, телефон. Николай.»
Ольга прикрыла глаза. Так не бывает. Но так – есть!
Жизнь продолжается…
Всегда.
—————-
От автора.
Это не фантазия.
Эти сны снились мне с юности, я на самом деле видела все, что описала в повести.
Вот только встречи такой – с родственниками – конечно же, не было.
Я не знаю, как и почему мне удалось увидеть кусочек чужой, уже ушедшей, жизни.
Но я знала, что мне надо написать об этом. И я написала.
