Сергей продирался через кусты к мекой речке, с детства знакомой. Туда он часто бегал рыбачить, всегда приносил мелочи на пару сковородок. Но сейчас все заросло кустарником, лес казался незнакомым, да еще беспрерывный грохот над головой и потоки воды с неба. Несмотря на дождевик, вымок он уже до костей и продрог. Стали болеть заштопанные врачами раны. Но он все шел и шел, царапая руки, к старой избушке, где – он знал – всегда хранились припасы и дрова и где можно было переждать непогоду. Все рыбаки и охотники знали ее и укрывались там, а то и ночевали, чтоб встать на зорьке.
Сергей толкнул тяжелую дверь и, нагнув голову, вошел внутрь. Было темно, сыро и пахло рыбой. Он нашел наощупь лампу на столе и спички. В тусклом свете почерневшие стены казались неуютными и холод пронизывал насквозь. За маленьким окошком хлестал дождь, небо все еще погромыхивало, где-то вспыхивали молнии, освещая вершины деревьев.
Он затопил маленькую печурку, протянул руки, чтоб согреться, и неожиданно почувствовал покой и уют, какой он давно уже не испытывал.
Сергей разыскал сундучок с припасами, вытащил сухари и вяленую рыбу, согрел закопченный чайник. Попивая крепко заваренный чай, он бездумно глядел в темное окно и наслаждался тишиной, одиночеством, покоем. Впервые за последние долгие месяцы.
С тех пор Сергей частенько ходил туда, рыбачил, охотился, а чаще – просто отдыхал, ночевал там, бродил по лесу и ни о чем не думал. Удивительный покой окружал его в лесу : душевное равновесие, тишина и – покой.
Он вытаскивал из ручья рыбу, сверкающую серебряным боком на солнце, тут же разделывал ее, солил и насаживал на вертел из палочки над костром. Пока она пеклась, проходила очередь второй рыбины – ее он чистил посыпал крупной солью и оставлял в тени под деревьями просолиться. Назавтра уже можно было есть розовое упругое мясо, чуть отдающее речной водой.
Так проходили дни.
В первый раз, когда Сергей вернулся из лесу заполночь, семья переполошилась, его уже собрались искать, соседи и друзья ждали около его дома.
К нему кинулись с расспросами, увещеваниями, криками, сестренка повисла на шее, отец сердито выговаривал. Сергей сказал смущенно: «Ну и что такое, ну в лесу был, рыбачил, грибов чуть подсобрал, вот.», – и протянул корзинку. Там и правда были грибы – немного, и пара неплохих рыбин.
Мать поглядела на него внимательно – и, утерев слезы, повела в дом – кормить и отдыхать. Сергей был, словно помолодевшим, смотрел бодрее, даже улыбался, чего давно уж никто в его семье не видел.
Так он начал выздоравливать.
Пришла зима, но он продолжал ходить в лес и по снегу, на лыжах. Теперь уже чаще ночевал он в своей избушке, сделал запас побольше, принес соли, сахару, чаю, сухарей.
Бывало, забредал он далеко в лес, наступала ночь, а ночью по тайге лучше не ходить: медведь, да и волк или рысь – существа совсем не из книг про старые времена. Лучше остеречься. Лес он знал: знал, как можно поспать до света на снегу, не замерзнув, как разложить костер и как добыть птицу себе на обед.
Лес кормил, успокаивал, лечил душевные раны.
Все уходило прочь перед этим величественным спокойствием, перед тишиной, когда шорох упавшего с ветки снега слышится очень ясно.
Дома говорили: заделался отшельником, таежником. Но не мешали, видели, что это Сергею на пользу. Он выглядел отдохнувшим, успокоенным, даже помолодевшим.
Все переменила внезапная болезнь отца. Прихватили почки – да так, что срочно пришлось везти его в центр, на вертолете. Отец лежал на носилках бледный, как-то резко постаревший и даже словно меньше ростом. У Сергея больно сжалось сердце: отец и мать казались незыблемыми и вечными, и он совсем не замечал, как они стареют и слабеют. А вот пришлось…
После операции отца из больницы не отпустили, он должен был оставаться там еще не меньше месяца, а потом еще в санаторий – на поправку.
Сергей больше не ходил в лес – разве что изредка. Он помогал матери по дому, колол дрова, которые печь пожирала жадно и казалось, не хватит на зиму – долгую, северную.
Солнце уже не показывалось над горизонтом, день и ночь были странные прозрачные сумерки. Это наступила полярная ночь. Ну, не совсем полярная, но – северная. Бывают тут белые ночи, а бывают и полярные дни. Такие вот – прозрачно-темные.
Он устроился на работу – шофером, не вальщиком леса, как отец: пока не позволяли все еще болевшие раны. Особенно досаждала головная боль.
Жизнь, как будто, налаживалась. И теперь он все чаще вспоминал о жене – они все еще были женаты. О Вере. О прежней любви и беззаботном счастье в Питере.
Это зыбкое благополучие рухнуло в одночасье.
В тот день у Сергея мучительно болела голова. Он едва поднял ее от подушки. Но – работа есть работа. Наелся каких-то таблеток и пошел. Он перебравывался шутками с ребятами, гонял на своем Зиле, возил оборудование на дальние делянки, а боль все нарастала и иногда он почти не видел дорогу. И не увидел, как скользнул, нарушив правила, через перекресток маленький белый жигуленок.
Он успел затормозить, больно стукнувшись о лобовое стекло. Из рассеченной брови потекла кровь, но он не обратил внимания, кинувшись к «жигуленку».
– Все живы?
Выбравшийся из покореженного автомобиля парень в модной дубленке разразился отборным матом: «….деревенщина…Куда прешь со своей колымагой!…»
Парень был пьян.
Злоба волной поднялась в груди Сергея и он наотмашь ударил по орущему рту.
Потом отмахнулся от ребят, выскочивших из соседних машин, и поплелся домой.
Всю ночь он пил. Этот пьяный подонок всколыхнул в нем все, что казалось, уже ушло навеки. Сергей думал: «Я же мог его убить…» Да, мог… В тот миг парень казался ему врагом – как на фронте.
Был суд и ему дали два года – условно. Он не стал оправдываться: было противно слышать, как юркий адвокат перевирает все, что случилось, а парень сидит с видом невинно пострадавшего и судья ему явно сочувствует.
Выручило Сергея от тюрьмы лишь то, что суд принял во внимание его фронтовое прошлое и медали за храбрость.
Но осталось ощущение какой-то нечистоты, отвращение в этим людям, к парню, бросившему на Сергея торжествующий взгляд у выхода: мол, не связывайся, с кем не надо.
Вернувшись домой он запил. По-черному, так, как на войне не пил. Не видя ни дня, ни ночи, ни близких, ни чужих. Опухший и страшный выходил он из комнаты, чтоб прихватить очередную бутылку и к нему уже боялись подходить и мать, и сестра.
Закончилось это с приходом весны. Начало вставать по утрам солнце, закончилась полярная ночь. Снег поголубел и стал рыхлым, мороз уже не раздирал легкие, не мешал дышать, а просто пощипывал, как играя. Елки начали покрываться зелеными отростками. Наступала весна – северная, суровая, но – весна.
Сергей вышел из дому, глянул вокруг – и глаза заболели от яркого света, от первых луж на дороге, от режущего ветра и солнца.
Жизнь продолжалась. Несмотря ни на что. И даже подлость человеческая и война не могли ее остановить.
