Они встретились осенью.
На дворе стояла заграничная теплая и нескончаемая осень, которая никогда не перейдет в зиму, потому что здесь и снега-то не будет. А если и упадет немного, то растает через несколько часов, и снова будет зеленая трава и опавшие листья – те, что не успели убрать.
Осень наступила и в их жизни – каждому из них длжно было вот-вот стукнуть по пятьдесят…прекрасный осенний возраст, когда уже свободен от опеки над детьми, еще не очень обременен внуками, и есть еще силы помечтать…
А началась история со случайного разговора об оперетте, которую оба любили. Вот и разговорились два случайных человека на одном из Интернет-форумов. Потом – еще раз. Потом…Захотелось поделиться с далеким, но уже не посторонним человеком своими сложностями, именно Ему рассказать. Казалось, Он поймет, Он сможет найти именно то, единственно верное слово, что поможет и поддержит…
Он понял…И прислал Ей письмо, полное участия и тревоги:
“…Война – это не просто страшно. Это ОЧЕНЬ страшно. И когда пуля снайпера, пролетевшая мимо твоей головы, когда ты в ночной тиши раскуривал папироску, вырывает из твоего указательного пальца изрядный кусок мяса (он у меня с тех пор до конца не разгибается) – это очень больно. И когда разорвавшаяся граната из подствольника разносит по сторонам останки человека, с которым ты только что беседовал, который говорил, ЧТО КАК ХОРОШО БУДЕТ, когда это все через 2 недели для него кончится и он приедет домой с пачкой денег и купит себе “тойоту”… Это тоже трудно забыть.
Можно помереть сейчас, в течение ближайших 9 месяцев. А можно через 10 лет, в уютной больнице. Но, поверьте мне, через 10 лет в больнице – лучше, нежели через 9 месяцев от очереди из калаша какого-нибудь негра. А ведь может статься и так, что очередь пройдется, к примеру, по ногам. А на войне не принято как-то оставлять раненых умирать. Особенно в тех войнах, которые идут не на территории бывшeго ССС-ра. И можно остаться инвалидом, но намного раньше, ибо раненых лечат.
Это я не пугаю. Это я размышляю вслух. Я все это знаю не по телевизору и имею полное право рассказать вам и об этом.
А насчет характера – вся моя жизнь – сплошная авантюра.
Я не знаю, почему – пес его знает, но моя авантюра, называемая
жизнью, или жизнь, называемая авантюрой, продолжается до сих пор, хотя и не с той уже интенсивностью и с ГОРАЗДО меньшим риском для жизни. Это первое.
Второе. Вы здорово влипли – мне будет вас не хватать, если с вами что-нибудь случится. А если мне чего-то или кого-то не хватает, я чувствую, что надо срочно что-нибудь сделать, чтобы этого не случилось.
Я не знаю, что будет завтра и как оно будет завтра. Меня, как сказали лекаря, с моим характером и моим полухиппианским образом жизни, может трахнуть в любой момент. Если, конечно, я не перестану делать то, что я люблю. А люблю я работать до полной потери пульса, если пришла в голову какая-то идея, люблю рисовать далеко за полночь, перед этим пропахав на прямом эфире и звонками по телефону (а это та еще работенка – главреж после нее меняет, пардон, подштанники), люблю кофе, сигары и писать письма.
А если с вами случится что-то непоправимое? Кому я тогда буду писать письма?
На деревню дедушке? Константину Макарычу?
Поверьте мне – ТАКИХ писем я никогда никому не писал. Это когда они пишутся сами, когда слова льются, как мягкий воздушный поток, подхватывающий слова-лепестки и несущий их в светлую даль. Почему в светлую? Да потому, чтоя знаю, что опустятся они в мягкую и нежную руку, которая их примет с благодарностью…
А вы говорите – лучше сразу. А вы говорите – Афганистан.
Там, между прочим, стреляют, о чем я писал выше. А могут ведь и не туда попасть. И станет еще хуже… впрочем, я повторяюсь…
Не дано человеку распоряжаться собственной судьбой, хотя он думает, что это он делает сам. Неправда это. Человек предполаг, а бог располаг – так в старину говорили. И не ешьте себя – это невкусно. Скушайте лучше пирожок с абрикосами, и запейте ароматным чаем.
Тут, кстати, чай не пьют почти, а то, что продается – веник-веником… И прислушайтесь к своим ощущениям в этот момент. А потом перечитайте это письмо сначала, и сравните эти ощущения.
Это я не ругаюсь. Это я за вас переживаю. А мне сейчас волноваться нельзя.
Хотя как можно за вас не волноваться…
Пирожки с абрикосами, поверьте мне, лучше пуль, грязи, боли и ненависти…”
И – все.
Потом, конечно же, были еще и еще письма. Исповеди, споры, размышления его, ее воспоминания…
Знаете ли вы, что такое – быть бесконечно, безоблачно, без границ счастливым?
Чтоб смеяться оттого, что сердце полно Им, что Он есть в этом мире.
И что Он – вот такой. Как никогда, даже в юности, не мечталось, потому что..так не бывает. Потому что – страшно мечтать о том, что несбыточно.
И вот…бывает. Все возможно.
И счастье – пьянящее, сводящее с ума – бывает.
Бывает Любовь до забвения себя. Бывает Нежность без границ…
Нужно только поверить и осмелиться…
И полюбить.
Одна тень омрачала это сумасшедшее счастье: Он был болен, отказывало сердце…Предстояли операции, долгое лечение.
Он звал Ее своим Ангелом-хранителем – за то, что от Ее писем, Ее нежности, казалось, и боль уходила, и дышать становилось легче…
И от Ее сказок, что писались только для Него.
Сказок о жизни, о любви, о Нем и о Ней.
Сказок, написанных для двоих…
“Я перечитал ваши письма. Все-все. От начала и до конца. И свои тоже. Знаете, еще месяц-другой, и у нас с вами получится замечательная книга. О двух людях, которые встретили друг друга в трудную минуту. И как это здорово помогло этим двум людям эту трудную минуту пережить. Пишем мы оба весьма неплохо . И я с удовольствием отметил, что ваши письма с каждым разом все менее и менее проникнуты всякими нехорошими настроениями. И я рад, что это так! ”
” Это снова я…
И пишу вам. Потому, что мне плохо. Видно, лекаря недосмотрели что-то.
Письма. Они бывают разные. Веселые. Грустные. Бессмысленные. Исполненные глубокого смысла. Задумчивые. Беззаботные.
Но у всех этих писем есть одна особенность.
Письма всегда приходят. И уходят. Как люди. Поэтому они живые, письма. Это наше отражение. Наше второе “я”.
И вот мое второе “я” (нет, это не шизофрения, в каждом из нас живут порою по нескольку человек, разных в разные моменты времени жизни), почему-то решило пойти к вам.
В гости.
Когда человеку плохо, ему всегда кто-нибудь нужен. Просто, чтобы сказать, что ему плохо.
А я вот пришел сказать об этом вам. Я не буду описывать своего самочувствия – это скучно и неинтересно, да к тому же и не хочется про это думать. Сегодняшний случай – тому подтверждение.
А так еще хочется жить! Хоть тушкой, хоть чучелом, но жить!
До встречи, мой Ангел-хранитель. Я сегодня вряд ли усну…”
Теперь она писала ему веселые письма, подбадривала и успокаивала. Возможно он – мужественный человек, и не нуждался в этом. Но КАК же ей хотелось, чтоб – нуждался.
Чтоб – ждал и помнил…
Низачем. Просто так. Человек, которого даже лица она никогда не видела.
Который никогда не видел ее. Но и это было неважно.
Потому что оба уже ожидали писем с нетерпением, они начали становиться необходимостью. Уже не нужно было ждать ответа, чтоб обменяться письмами.
Потому что стало привычкой писать обо всем, что вдруг – вот сейчас – подумалось, случилось – или неслучилось.
И однажды, когда боль совсем измучала его, она написала ему сказку.
О них. О Художнике и Даме.
Я совсем забыла сказать: ведь он был художник.
Нет, не так. Не художник, а Художник… и в душе, и в жизни, и на холсте…
“Мой дорогой друг!
Вы не спали всю ночь, такая сильная боль? Похоже, и я уже не помогаю..а я так хотела!
Ну что бы мне такое сделать, чтоб вам стало легче?
Dавайте я вам расскажу о том, как в один прекрасный день (или ночь, неважно!:)), встретились между звезд двое. Немолодая дама с потертой судьбой и молодой красивый художник, немного хипповатый, как он говорит.
